НА МСВС

Эти и другие сообщения и аналитические обзоры доступны
на английском языке по адресу www.wsws.org

Новости и комментарии
Социальные вопросы
История
Культура
Наука и техника
Философия
Рабочая борьба
Переписка
Трибуна читателя
Четвертый Интернационал
Архив
Что такое МСВС?
Что такое МКЧИ?

Книги

Другие языки
Английский
Немецкий
Французский
Итальянский
Испанский
Индонезийский
Польский
Чешский
Португальский
Сербохорватский
Тамильский
Турецкий
Сингальский

МСВС : МСВС/Р : История

Версия для распечатки

Рецензия на книгу Стивена Коткина Сталин: Парадоксы власти, 1878-1928

Часть третья

Фред Уильямс
5 августа 2015 г.

Сталин против Троцкого

Как сказано выше, в своей книге Коткин ставит Сталина выше Троцкого. Зачастую это требует трюков циркового фокусника. Известно, например, что в 1905 году Петроградский Совет, незадолго до своего ареста жандармами, избрал Троцкого председателем. Троцкий не только играл ведущую роль в революционном совете российской столицы во время революции 1905 года; находясь в тюрьме в декабре 1905 и январе 1906 года и ожидая суда над Советом, он проделал анализ революции, который вошел в сборник статей и памфлетов Наша революция. Обширная заключительная статья из этого сборника была опубликована отдельно под названием Итоги и перспективы, — она была переиздана в 1919 году уже после победы Октябрьской революции. Именно в Итогах и перспективах Троцкий дал ясную формулировку своей теории перманентной революции, показывая, что рабочий класс, поддержанный крестьянством в деревне, может установить в России свою диктатуру в качестве начального шага социалистической революции, которая должна распространиться на более передовые страны Европы, чтобы первое рабочее государство смогло выжить.

Роль Сталина в 1905 году, напротив, была почти неизвестной. Когда Троцкий в 1939-1940 годах работал над биографией Сталина, он проанализировал противоречивые и смутные рассказы свидетелей и был вынужден поставить вопрос: «Что собственно делал Коба в 1905 году?» [Сталин, Политиздат, т. 1, с. 100]. Троцкий пришел к выводу, что, несмотря на попытки приписать Сталину задним числом героические действия, его реальная деятельность едва ли может быть четко определена.

Но Коткин ссылается на книгу Александра Островского (Кто стоял за спиной Сталина, изданную в 2002 году) и уверяет нас, что «во время русско-японской войны… Сталин поднял на дыбы грузинские марганцовые шахты» (185). В 1905 году в далеком грузинском городке Чиатура бастовали 3700 шахтеров марганцовых шахт. «В ответ на физические нападки Жугашвили помог превратить отдельные социал-демократические кружки в красные боевые бригады, в красные сотни. К декабрю 1905 года рабочие красные сотни с помощью молодых радикалов-бандитов взяли власть в Чиатуре и захватили контроль над половиной всего производства марганца… Организуя прямые действия масс, Жугашвили чувствовал себя в своей среде, — он помог превратить почти каждую шахту в поле борьбы социал-демократических фракций и привлек туда сторонников из своей предшествующей подпольной деятельности, особенно из Батума. Некоторых свидетелей удивляла тесная спайка этой группы. Но все же рабочие Чиатуры избрали своим вождем не Жугашвили, а высокого, худого, харизматичного грузина по имени Ной Рамишвили…» (76-78)

Вспомним, что в 1905 году по всей Российской империи бастовало два миллиона семьсот пятьдесят тысяч человек. В октябре всеобщая стачка охватила Петербург, в декабре в Москве вспыхнуло восстание на Красной Пресне, которое с трудом и большой кровью было подавлено войсками царя. Но от повествования Коткина у читателя может создаться впечатление, будто деяния Сталина в Грузии были намного важнее ведущей роли Троцкого в Петербурге. Абсурдное утверждение Коткина должно подорвать любые умозаключения, что позднее Сталин «чувствовал себя не в своей среде» — во время массовых собраний, демонстраций и победоносного восстания в 1917 году.

Трезвое сопоставление деятельности Сталина и Троцкого в ходе революции 1917 года указывает на явно более значимую роль, сыгранную последним, ведь именно Троцкий стоял во главе первой успешной социалистической революции. Но Коткин хочет убедить читателей в обратном: что статьи Сталина в большевистской прессе были, по существу, не менее важны, чем роль Троцкого, который, будучи главой Военно-революционного комитета Петроградского совета, непосредственно руководил захватом власти.

Изложение Коткиным событий 1917 года дается крайне искаженно. Он настаивает, что Октябрьская революция не пользовалась большой поддержкой населения, называя ее «большевистским путчем» (218); «большевистским переворотом в октябре 1917 года, номинально — против Временного правительства, а в действительности — против Совета» [223], «неестественным большевистским путчем» (296); «этим сумасшедшим путчем» (227); «ленинским внезапным путчем 1917 года» (421). Подобные заявления полностью опровергаются в книге Дэвида Норта Русская революция и незавершенное XX столетие в главе «Большевистский захват власти в октябре 1917 года: Путч или революция?» Однако Коткин стремится пойти ещё дальше в фальсификации событий Октябрьской революции, когда пишет: «коммунистический режим родился в результате путча и, хотя он правил якобы во имя пролетариата, он казнил тех пролетариев, которые смели оспаривать самозваную монополию власти партии» (418). Эта ложь, как и множество других, не подкреплена какими-либо доказательствами, документальными или другими материалами. Коткин просто утверждает, что это так.

Наконец, совершенно нелепой является характеристика Октябрьской революции как «дадаистской», — Коткин по какой-то причине особенно гордится этой формулировкой. В рамках данной рецензии она едва ли заслуживает упоминания. Но в сравнении с «дадаизмом» описание Коткиным последующих событий выглядит еще хуже.

Гражданская война: Коткин затрачивает массу усилий в попытках доказать, будто Троцкого презирали в Красной армии (отчасти он ссылается на устаревшую и ошибочную книгу Франческо Бенвенути Большевики и Красная армия, 1918-1922 [Francesco Benvenuti, The Bolsheviks and the Red Army, 1918-1922], вышедшую на английском языке в 1988 году). Он искажает прения по военному вопросу на VIII съезде РКП(б) в 1919 году, когда тезисы Троцкого были поддержаны Лениным и приняты съездом в противовес активной оппозиции со стороны Сталина, Ворошилова и Буденного. В одном месте Коткин заявляет: «Бенвенути установил объёмы враждебности делегатов к Троцкому» (790), — отсылая читателя к странице 216 книги Бенвенути. Но на этой странице итальянский историк вовсе не «установил» такую враждебность, тем менее её «объёмы». Он цитирует некоторые обвинения по адресу Троцкого, прозвучавшие в разгар дебатов на съезде, а затем замечает: «Эти обвинения долгое время повторялись в трудах советских историков. В реальной действительности Троцкий никогда не доводил свои аргументы до таких крайних форм» (Бенвенути, с. 216). Эти предостережения, однако, не удерживают Коткина от его собственных крайних выводов.

Оценивая роль Троцкого в руководстве Красной армией в годы Гражданской войны, Ленин сказал Максиму Горькому в 1919 году: «Покажите мне другого человека, способного организовать за год почти образцовую армию и более того, завоевать уважение военных специалистов. У нас есть такой человек» (329). Сталин убрал эти слова из более поздних изданий воспоминаний Горького. Коткин по необъяснимой причине чувствует, что Ленин мог так выразиться о Наркомвоенморе, хотя тот и «задирал нос» (там же). Он вынужден нехотя признать: «Если бы Ленин позволил Сталину и его команде победить Троцкого в июле 1919 года, то результат другой битвы — Гражданской войны против белых — мог бы оказаться совсем иным» (там же). В самом деле, на примере Советско-польской войны 1920 года мы вскоре увидим, что могло бы случиться с «другой битвой».

Троцкий встречается с делегатами Коминтерна

Первые четыре Конгресса Коммунистического Интернационала (1919-1922): Троцкий написал ряд важнейших учредительных документов Третьего Интернационала в 1919 году; вместе с Лениным, он выступал с ведущими докладами на первых четырех Конгрессах. Коткин описывает Коминтерн с насмешкой; возможно, он не желает брать его всерьёз, потому что в те годы Сталин играл незначительную роль в деятельности Коминтерна. По поводу Второго Конгресса летом 1920 года Коткин дает описание того, что делегаты ели, где они ночевали, в какие театры ходили, обходя стороной политические вопросы, обсуждавшиеся на заседаниях Конгресса, за исключением польской кампании июля и августа 1920 года. После смерти Ленина Коминтерн подвергся так называемой «большевизации», когда Зиновьев, Бухарин и Сталин старались как можно сильнее ограничить влияние Троцкого. Коткин уделяет несколько больше внимания Пятому Конгрессу 1924 года, но и здесь его анализ остаётся поверхностным и в основном направлен на описание упадка политического влияния Троцкого: «Сталин занял место Троцкого в Исполнительном Комитете Коминтерна» (550). За этим следует фраза про «бесконечные осуждения Троцкого и его иностранных “ставленников”», однако Коткин не объясняет, кто был «ставленником» Троцкого и о каких вопросах шла речь.

Война с Польшей в 1920 году: После нападения Пилсудского на советскую территорию в марте 1920 года Красная армия отразила удар и продолжила наступление в направлении Варшавы, надеясь, что польские рабочие восстанут против собственной буржуазии и создадут Советскую Польшу. Сталин занимал важный пост в армейской группировке Красной армии, продвигавшейся в направлении Львова. Коткин пытается изобразить грубое неповиновение Сталина верховному командованию в наиболее привлекательном свете. Отказ Сталина в начале августа перенести удар на север, в сторону Варшавы, для поддержки основных сил Красной армии, оголил фронт и стал немаловажным фактором в почти катастрофическом поражении всей польской кампании. Сталин, Ворошилов и другие скрывали этот факт в последующие годы. 17 августа Сталин «подал заявление об отставке со всех своих военных постов» (365). Коткин лаконично замечает: «1 сентября 1920 года Политбюро приняло отставку Сталина. Это дало возможность сделать из него козла отпущения за неподчинение» (там же).

Ленин выступает во время польской кампании 1920 года. Троцкий и Каменев на ступенях

Сталину и в самом деле пришлось защищаться от резкой критики Троцкого, Ленина и других на IX партконференции в сентябре 1920 года. Но в 2014 году Коткин защищает его. В странноватой главе под названием «Нет славы» Коткин изображает выступление Ленина на конференции как весьма путанное, а затем озадаченно цитирует слова Тухачевского из книги Поход за Вислу: «Революция извне была возможна. Капиталистическая Европа была потрясена до основания и если бы не наши стратегические ошибки, не наш военный проигрыш, то, быть может, польская кампания явилась бы связующим звеном между революцией Октябрьской и революцией западноевропейской» (М. Тухачевский, Поход за Вислу. Ю. Пилсудский, Война 1920 года. М.: Новости, 1992. — http://militera.lib.ru/h/0/pdf/tuhachevsky_mn01.pdf). Коткин явно отрицает возможность революции в Западной Европе и встаёт на защиту «пролетария Сталина, который предупреждал против авантюризма, а теперь стал козлом отпущения за неподчинение» (478).

Нарисованная Коткиным картина о невинном Сталине, противостоящем «авантюризму» Ленина (и Тухачевского) совершенно несостоятельна. 13 июля 1920 года, когда польская армия беспорядочно отступала, Сталин в телеграмме Ленину писал: «Я думаю, что никогда не был империализм так слаб, как теперь, в момент поражения Польши и никогда не были мы так сильны, как теперь, поэтому чем тверже будем вести себя, тем лучше будет и для России и для международной революции» (http://grachev62.narod.ru/stalin/t17/t17_074.htm). Как замечает российский историк Олег Хлевнюк, в телеграмме Ленину от 24 июля, в которой победа над Польшей рассматривалась как уже решенный вопрос, Сталин предложил: «в очередь дня Коминтерна нужно поставить вопрос об организации восстания в Италии и в таких неокрепших государствах, как Венгрия, Чехия (Румынию придется разбить)» [прим. 7]. Почему же Коткин не указывает на эти телеграммы Сталина как на доказательство его авантюризма? Коткин хорошо знает, что не Сталин, а Троцкий возражал против наступления на Польшу, но он уступил в этом вопросе настойчивым требованиям Ленина. Троцкого поддержал в тот момент только Рыков. Но этот хорошо известный факт не укладывается в трактовку, даваемую Коткиным.

Вместо того чтобы описать исторические последствия катастрофической Польской войны Коткин заостряет внимание на сравнительно неважной детали: слава обошла Сталина стороной. Вскоре после поражения в Польше Красная армия выбила из Крыма последнюю белую армию под руководством Врангеля. Коткин заканчивает этот подраздел дополнительным сетованием по поводу судьбы своего героя: «Сталина обошла слава; его прочили послать на юг, на разгром Врангеля, но после Польской войны он оставил все военные посты» (379).

Новая экономическая политика: На X съезде партии, делегаты которого собрались в момент кризиса, вызванного Кронштадтским восстанием, Ленин предложил перемены в хозяйственной политике: уйти от мер военного коммунизма к тому, что стало известно под именем новой экономической политики. Насильственная реквизиция зерна сменилась натуральным налогом, была разрешена ограниченная капиталистическая торговля. Крестьяне получили возможность продавать излишки хлеба в городах. Командные экономические высоты (тяжелая промышленность, транспорт и т.д.) оставались под контролем и в собственности государства. Коткин изображает Троцкого упорным врагом НЭПа — с самого начала и до конца, полностью искажая исторические факты. Он даже заявляет в примечании, что «картина, которую Троцкий нарисовал в эмиграции относительно НЭПа, что он якобы раньше других предлагал перейти к этим мерам, является совершенно неверной» (примечание 274, с. 800).

Крестьяне продают свои продукты в период нэпа

Один из источников Коткина, который он цитирует в подтверждение своего тезиса, — статья Виктора Данилова «Мы начинаем познавать Троцкого» («ЭКО», № 1, 1990, стр. 47-62). Данилов будучи виднейшим специалистом по истории сельского хозяйства СССР, комментировал сделанную незадолго до того в советской печати публикацию нескольких глав из биографии Троцкого Пьера Бруэ: «… именно Троцкий в феврале 1920 г. внес предложение отказаться от политики военного коммунизма в деревне, заменить продовольственную разверстку натуральным налогом… Их реализация неизбежно вела к признанию рыночных отношений и их использованию в целях стимулирования крестьянского хозяйства. Как известно, с этого и начинался нэп… При анализе взглядов Троцкого на нэп П. Бруэ убедительно показывает их совпадение с ленинскими» [прим. 8]. Иначе говоря, Данилов пишет прямо противоположное тому, что утверждает Коткин.

Дальше, путано и ошибочно, Коткин изображает Троцкого человеком, который пытался стать экономическим диктатором в СССР, в то время как Сталин укреплял свой контроль над партией: «Троцкий попытался закрепить контроль над экономикой… Но тип планирования, которого хотел Троцкий, был несовместим с НЭПом» (481). Здесь Коткин запутывает весьма важный вопрос: как повысить удельный вес планового сектора хозяйства, снижая в то же время удельный вес рыночного сектора, способного подорвать «смычку» между рабочим классом и крестьянством. Троцкий предложил придать законодательные функции Госплану. Ленин в начале 1922 года не согласился с планом Троцкого, но к ноябрю перешел на его точку зрения.

Теоретические аспекты этого вопроса были позднее рассмотрены не только Троцким, но и Преображенским, видным сторонником Троцкого по Левой оппозиции. Бухарин помогал Сталину, снабжая последнего в середине 1920-х годов аргументами для борьбы с экономической политикой Левой оппозиции.

Коткин нигде не дает правдивого описания ленинской оценки мыслей Троцкого о НЭПе. Он пишет: «Сталин принял НЭП. Иначе говоря, в 1922 году Сталин мог совмещать свою диктатуру над партией и ленинский НЭП. Троцкий не мог бы совместить свою хозяйственную диктатуру с НЭПом. Это означает, что более поздние обвинения, выдвинутые Сталиным против троцкизма, несмотря на все передергивания и искажения, все же имели основание: Троцкий в экономике сильно напирал против основ политики Ленина» (486-487).

Коткин обходит стороной документ, который полностью опровергает его аргумент. 25 ноября 1922 года Ленин написал Троцкому, послав копии Зиновьеву, Бухарину, Радеку, Сталину и Каменеву:

«Прочел Ваши тезисы относительно нэпа и нахожу их в общем очень хорошими, а отдельные формулировки чрезвычайно удачными, но небольшая часть пунктов мне показалась спорной. Я бы советовал напечатать их пока в газетах, а затем непременно переиздать брошюрой. С некоторыми комментариями они будут особенно удачны для ознакомления иностранной публики с нашей новой экономической политикой» [прим. 9].

Ленин недвусмысленно одобрял мысли Троцкого по поводу НЭПа и хотел их широкого распространения. Правда в том, что ни в 1922 году, ни позже Троцкий не пытался стать «диктатором экономики» или «сверхиндустриализатором», как заявляет Коткин. Эту смесь жеванных и пережеванных фальсификаций распространяли в Советском Союзе до самого конца «перестройки». Невозможно вычеркнуть из памяти, что именно Сталин разрушил НЭП в 1928-1929 годах, и он сделал это так безрассудно и своевольно, что довёл Советский Союз до грани гражданской войны.

Сталин как создатель растущей бюрократии, а не как её порождение: Коткин резко отвергает оценку Сталина, данную Троцким: «Известно, что Троцкий писал: “Не Сталин создал аппарат. Аппарат создал Сталина“ [см.: Портреты революционеров, Москва, 1991, стр. 59]. А было совсем наоборот. Сталин создал аппарат, и это являлось гигантской задачей» (424). В который раз свидетельства, приводимые Коткиным, опровергают его собственный тезис. Он описывает быстрый рост партийного аппарата, организацией которого преимущественно занимался Свердлов до своей смерти в марте 1919 года: «Число партийных комитетов выросло с 600 в 1917 году до восьми тысяч в 1919-м» (423). Согласно большинству описаний, Свердлов создал и освоил сложную систему партийных назначений лучше, чем кто-либо другой; после его смерти Центральный Комитет использовал разные комбинации лиц, чтобы заменить одного человека, казавшегося почти незаменимым. Был момент, когда Секретариат ЦК состоял из троих очень близких к Троцкому единомышленников (Серебряков, Преображенский и Крестинский), но на Х съезде в 1921 году, после ожесточенной дискуссии о профсоюзах, они были заменены.

В апреле 1922 года Зиновьев предложил назначить Сталина генеральным секретарем Центрального Комитета. В автобиографии Троцкий пишет: «Сталин как раз на Х съезде был намечен — по инициативе Зиновьева и против воли Ленина — в генеральные секретари… Никто, впрочем, не придавал этому избранию особого значения. Должность генерального секретаря, впервые на Х съезде установленная, могла, при Ленине, иметь технический, а не политический характер. И тем не менее Ленин опасался: “Сей повар будет готовить только острые блюда”, — говорил он о Сталине» [прим. 10]. Ленин, однако, не воспротивился назначению Сталина.

Коткин замечает, что «теперь Сталин стал единственным лицом, одновременно заседавшим в Политбюро, Оргбюро и Секретариате» (424). Странно, что Коткин перед этим замечанием приводит следующие слова Ленина: «Власть у ЦеКа громадная. Возможности — гигантские. Распределяем 200-400 тысяч партработников, а через них тысячи и тысячи беспартийных. И это гигантское коммунистическое дело вдрызг изгажено тупым бюрократизмом!» [ПСС, 5-е издание, т. 44, стр. 392]. Коткин утверждает, что Сталин «оказался способным управлять унаследованными им рычагами и даже изыскивать новые рычаги… В возрасте сорока с лишним лет Сталин нашел свое призвание в партийном аппарате» (там же). Этими заявлениями Коткин необъяснимым образом подкрепляет не свои аргументы, а, наоборот, тезис Троцкого против себя. Он продолжает: «Что сразу же бросается в глаза в возвышении Сталина, это то, что организационно он получил в свои руки возможность личной диктатуры и через свое назначение на должность генерального секретаря начал реализовывать эту возможность. Сталин почти мгновенно стал обладать исключительной властью» (424-425).

Некоторое представление о масштабе власти Сталина даёт факт того, что «Оргбюро между апрелем 1922 года и мартом 1923-го решило вопрос о назначении тысячи с лишним партийцев, включая не менее 42-х секретарей провинциальных комитетов партии» (432). С помощью этих назначений Сталин мог отбирать на различные посты людей, лично обязанных ему, которых он затем, осенью 1923 года, мобилизовал против Левой оппозиции и её лидера Троцкого. Голосования на пленумах Центрального Комитета были фактически предрешены этим процессом назначений; внутрипартийная демократия была подорвана. Хотя Ленин в конце 1923 года уже не принимал участия в дискуссии, годом раньше, на рубеже 1922 и 1923 годов, он сделал все возможное, чтобы как-то ограничить необъятную власть Сталина.

«Тройка» Зиновьева, Каменева и Сталина (также известная как триумвират): Коткин преуменьшает значение беспринципной фракции Зиновьева, Каменева и Сталина против Троцкого, организованной во время начавшейся осенью 1922 года продолжительной болезни Ленина. Он даже утверждает, что «к лету 1923 года консолидированный “триумвират“ против Троцкого ещё не был сформирован» (506). Большинство историков полагают, что «тройка» оформилась в 1922 году, но подчеркивают, что Зиновьев и Каменев считали Сталина наименее авторитетным её членом и, таким образом, недооценивали его растущий контроль над рычагами партийного аппарата. Коткин, напротив, не только переносит основание фракционной группы на год позже, но и, ссылаясь на рассказы Молотова, записывает Ленина в участники этой сговора против Троцкого: «Ленин предложил, чтобы мы собирали заседания Политбюро без Троцкого, — вспоминал Молотов. — Мы конспирировали против него» (415). К сожалению, Коткин не указывает, где в книге Чуева Сто сорок бесед с Молотовым он нашел эту цитату, и когда, по мнению Молотова, Ленин высказывал свое пожелание. В таком виде ссылка на Молотова не подкрепляет аргумент Коткина, что, однако, это не мешает ему голословно утверждать, будто «воспоминания Молотова соответствуют архивным данным» (415).

Сталин, Рыков, Каменев и Зиновьев

Существует один документ, который Коткин явно избегает рассматривать. Первый удар случился у Ленина 25-27 мая 1922 года. Он покинул Кремль и поселился на даче в подмосковной деревне Горки, чтобы отдохнуть и подлечиться. В течение следующих четырех месяцев его здоровье настолько поправилось, что 2 октября 1922 года Ленин смог вернуться в Кремль.

Вероятно, в июле 1922 года Ленин написал следующую записку Каменеву:

«Я думаю, преувеличений удастся избежать. «Выкидывает Ц[ентральный] к[омитет] или готов выкинуть здоровую пушку за борт», — Вы пишете. Разве это не безмерное преувеличение? Выкидывать за борт Троцкого — ведь на это Вы намекаете, иначе нельзя толковать — верх нелепости. Если Вы не считаете меня оглупевшим уже до безнадежности, то как Вы можете это думать???? Мальчики кровавые в глазах...» (http://leninism.su/works/99-v-i-lenin-neizvestnye-dokumenty-
1891-1922/3674-dokumenty-1922-g-iyul-sentyabr.html)

Без всяких объяснений Коткин опускает выделенные курсивом предложения. Возникает эффект, смягчающий тревогу Ленина. Единственное замечание Коткина по этому поводу следующее: «В это время Ленин резко реагировал на попытку Каменева и Сталина принизить Троцкого». И это всё! Он не пытается рассмотреть более широкое значение слов Ленина, то есть того, насколько тот был шокирован манёврами против Троцкого во время его болезни и отсутствия в Кремле. Ленин, конечно, понимал растущую опасность раскола в Политбюро. Но Коткин не связывает опасения Ленина с фактом его несомненного сближения с Троцким в конце 1922 и в начале 1923 годов в попытке ограничить власть «триумвирата» и, в частности, лично Сталина.

Примечания:

[7] См.: http://grachev62.narod.ru/stalin/t17/t17_079.htm.

[8] Виктор Данилов. «Мы начинаем познавать Троцкого» // «ЭКО», № 1, 1990, стр. 50-51.

[9] Ленин. ПСС, 5-е изд. Москва, 1970, т. 54, стр. 314.

[10] Троцкий, Моя жизнь. См.: http://www.magister.msk.ru/
library/trotsky/trotl026.htm#st38.