www.wsws.org/ru/2014/jan2014/serv-j16.shtml
Ниже следует лекция, которую Дэвид Норт прочел в клубе Friends Meeting House в Лондоне 13 декабря 2009 года. Норт является председателем международной редакционной коллегии Мирового Социалистического Веб Сайта и Партии Социалистического Равенства (Socialist Equality Party) США. Данная лекция продолжает критику фальсификаций Сервиса, которая была высказана в ряде предшествующих статей и выступлений автора.
Газета Evening Standard сообщила, что во время презентации новой биографии Льва Троцкого в книжном магазине Daunt Books в Лондоне 22 октября [2009 г.] профессор Роберт Сервис заявил: «В старине Троцком еще теплится жизнь, но если ледоруб его не прикончил, то я надеюсь, что мне это удалось сделать».
Уместно спросить, какой историк — скорее даже, какой человек — с явным наслаждением описывает подобным образом собственную работу? Задастся ли серьезный биограф целью совершить литературную аналогию убийства? С какой стороны не рассматривай это заявление, оно говорит против г-на Сервиса. Лев Троцкий был убит самым жестоким и ужасным образом. Убийца пробил голову Троцкого тупым концом альпенштока. Его жена находилась в это время в соседней комнате. Она услышала крик своего мужа, с которым провела тридцать восемь лет и, вбежав в комнату, увидела кровь, льющуюся со лба и застилавшую глаза. «Смотри, что они со мной сделали», — прокричал Троцкий Наталье.
Лев Троцкий в Мексике
Множество людей, узнав о смерти Троцкого, испытало чувство едва переносимой утраты. Триста тысяч человек вышли на улицы Мехико, чтобы отдать дань умершему. Они стояли на тротуарах, наблюдая за движением кортежа с гробом по улицам города. В одном частном письме американский писатель Джеймс Фаррел (James T. Farrell) описал шок, который он пережил при получении известия об этом убийстве: «Невозможно говорить об этом преступлении; нет слов его описать. Я чувствую удар, боль, желчь, беспомощное бешенство. Он был огромным человеком, они его убили, а правительство Соединенных Штатов даже боится его пепла. О, боже!» [1].
Серьезный биограф Троцкого не будет злоупотреблять шутками про «ледоруб». Это омерзительный символ политической реакции. Г-н Сервис, возможно, заявит, что его биография «убивает» Троцкого лишь в том смысле, что убивает интерес к этому событию и, вообще, к данной конкретной личности. Но насколько оправдана такая цель? Настоящий ученый надеется на то, что его работа вызовет больший интерес к обсуждению истории, а не подавит его. Однако цель г-на Сервиса состоит вовсе не в этом. Как он сам заявил в интервью Evening Standard, он надеется, что его биография достигнет того, чего Сталин не смог добиться убийством — «убить» Троцкого как значимую историческую фигуру. Нетрудно себе представить, каким путем Сервис принялся за составление биографии, ставя перед собой подобную цель.
Замечание Сервиса во время презентации книги отражает настроения, весьма распространенные среди тех реакционных кругов, в которых он вращается. Рецензия на его биографию, написанная британским историком правого толка Норманом Стоуном (Norman Stone), поклонником Маргарет Тэтчер и Аугусто Пиночета, озаглавлена «В ожидании ледоруба» («The Ice Pick Cometh»). Еще одна хвалебная рецензия, написанная Робертом Хэррисом (Robert Harris) для лондонской Sunday Times, поздравляет Сервиса с «фактически вторичным убийством Троцкого».
Подобные выражения отражают личное и политическое смятение этих людей. Спустя семьдесят лет после убийства великого революционера они все еще живут в страхе перед его тенью. Любое упоминание о Троцком вызывает в них навязчивые образы убийства. Надеются ли они, что книга г-на Сервиса сделает то, что оказалось не под силу тоталитарному государству Сталина? Тот факт, что г-н Сервис и его поклонники на это надеются, показывает, сколь мало они понимают Троцкого и те идеи, которым он посвятил свою жизнь.
Лев Троцкий — вождь Октябрьской революции, враг сталинизма и основатель Четвертого Интернационала, — был убит агентом ГПУ в августе 1940 года. Последние 11 лет своей жизни он провел в изгнании. Проживая, как он выражался, «на планете без визы», Троцкий перебрался из Турции во Францию, затем в Норвегию и, наконец, в 1937 году, в Мексику. Годы, прошедшие между его высылкой из СССР и прибытием в Мексику, стали периодом резкого усиления международной политической реакции: приход Гитлера к власти в Германии; подавление революционного движения рабочего класса во Франции и Испании, осуществленное руками сталинистской и социал-демократической бюрократии под лозунгами «Народного фронта»; инсценировка Московских процессов и последовавший за ними Большой террор, уничтоживший практически всех марксистов и представителей социалистической культуры в СССР.
Каменев и Зиновьев
Первый Московский процесс состоялся в августе 1936 года. Среди шестнадцати обвиняемых фигурировали многолетние вожди большевистской партии, такие как Григорий Зиновьев и Лев Каменев. Они были обвинены в планировании убийств и других террористических актов. Прокурор не предъявил ни одного вещественного доказательства кроме признаний самих обвиняемых. Трибунал присудил всех подзащитных к расстрелу. Прошения осужденных о пересмотре приговора были отклонены в течение нескольких часов после закрытия процесса, и все они были расстреляны 25 августа 1936 года. Но главными обвиняемыми стали отсутствовавшие в зале суда Лев Троцкий и его сын Лев Седов. Из своей норвежской ссылки Троцкий бурно опротестовал это судилище, назвав его «одним из крупнейших, глупейших и наиболее преступных заговоров тайной полиции против мирового общественного мнения» [2].
Под давлением советского режима социал-демократическое правительство Норвегии интернировало Троцкого, стремясь приостановить публичное разоблачение преступных и кровавых сталинских подлогов против большевистских вождей. В течение четырех месяцев Троцкого держали под домашним арестом, запрещая любой контакт с общественностью, а в то же самое время сталинский режим распространял по всему миру лживые обвинения в его адрес. Норвежское заключение прекратилось лишь 19 декабря 1936 года, когда Троцкого поместили на борт грузового судна, направлявшегося в Мексику, правительство которой предоставило ему убежище.
Последнее письмо Троцкого до отхода корабля было адресовано старшему сыну Льву Седову. Не зная, что его ожидает в конце пути, Троцкий сообщал Льву, что вместе с младшим братом Сергеем они являются его наследниками с правом на все авторские гонорары от его работ. Троцкий заметил, что другой собственности у него нет. Его письмо заканчивалось трогательной просьбой: «Если ты и Сергей когда-то встретитесь — писал Троцкий, — то скажи ему, что мы никогда о нем не забывали и даже на миг никогда не забудем» [3]. Но Лев Седов так никогда и не смог встретиться с младшим братом. Сергея по приказу Сталина расстреляли 29 октября 1937 года. Льву Седову не удалось также увидеться с отцом и матерью. Он погиб 16 февраля 1938 года в результате медицинского убийства, осуществленного агентами советской секретной службы.
Троцкий и Наталья Седова прибыли в Мексику 9 января 1937 года. Поначалу они жили в знаменитом «Голубом доме» художника Диего Риверы в пригороде Мехико Койоакане. С момента прибытия в Мексику Троцкий сразу же бросился в борьбу по разоблачению подлогов Сталина. В Москве уже готовили второй процесс против старых большевиков. На этот раз перед судом предстал 21 человек, среди них — Юрий Пятаков и Карл Радек. 30 января 1937 года выступление Троцкого на английском языке было заснято кинокамерой (эту речь можно сегодня легко найти в Интернете). В нем Троцкий заявил:
«Все судопроизводство Сталина построено на фальшивых признаниях, исторгнутых инквизиционными методами новейшего типа в интересах правящей клики. В истории не было преступлений, более страшных по замыслу и исполнению, чем московские процессы Зиновьева–Каменева и Пятакова–Радека. За этими процессами стоит не коммунизм, не социализм, а сталинизм, то есть деспотия безответственной бюрократии над народом!»
«Какова сейчас моя главная задача? Обнаружить правду. Раскрыть всему миру глаза на московские процессы. Показать и доказать, что подлинные преступники рядятся в тогу обвинителей» [4].
Троцкий призвал учредить международную комиссию расследования, чтобы рассмотреть выдвинутые Сталиным обвинения и вынести независимый приговор. Он пообещал представить такой комиссии «все документы, тысячи личных и открытых писем, которые день за днем, без перерывов, документируют развитие моих мыслей и моих действий. Мне нечего скрывать!» Троцкий заявил, что на его личной и политической чести нет ни малейшего пятна.
Троцкий консультирует своего адвоката Альберта Голдмана во время заседания Комиссии Дьюи в Койоакане. Вторая справа — жена Троцкого Наталья
Спустя менее трех месяцев, 10 апреля 1937 года, в Койоакане собралась комиссия под председательством известного американского философа Джона Дьюи (John Dewey). Сталинисты и их бесчисленные сторонники в либеральной среде — среди них такие знаменитости своего времени как Лилиан Хеллман (Lillian Hellman), Малкольм Каули (Malcolm Cowley) и Корлисс Ламонт (Corliss Lamont), — оказали немалое давление для того, чтобы предотвратить создание комиссии, а когда это не удалось — чтобы саботировать ее работу. Троцкий в течение целой недели выступал перед комиссией, делая заявления и отвечая на сотни вопросов, связанных с обвинениями сталинского режима по его адресу. Свидетели этих длительных ежедневных показаний никогда не могли забыть впечатления тех дней. Джеймс Фаррелл, присутствовавший в зале заседаний, позднее в своих воспоминаниях описывал поразительный моральный эффект физического присутствия Троцкого.
Его последняя речь на английском языке продолжалась более четырех часов и глубоко потрясла членов комиссии. «Что бы я ни сказал теперь, все это покажется мелочью», — заметил после нее Джон Дьюи [5]. В декабре 1937 года Комиссия вынесла свой вердикт. Троцкий был признан «невиновным», а судилища в Москве были объявлены «подлогами».
Лев Седов
Вердикт Комиссии Дьюи стал огромной моральной победой Троцкого. Но массивная инерция политической реакции не была к тому моменту исчерпана. В Советском Союзе сталинские жандармы расстреливали более тысячи человек в день. В Испании контрреволюционная политика Коммунистической партии и кровавое безумие сталинского ГПУ обеспечили победу Франко. Европейский пролетариат, парализованный предательствами сталинистов, оказался неспособен остановить распространение фашизма и сползание к войне. Троцкий сконцентрировал свои усилия на задаче создания Четвертого Интернационала. «Мировое политическое положение в целом — писал он в начале 1938 года, — характеризуется прежде всего историческим кризисом пролетарского руководства» [6].
Сталинисты ответили Троцкому эскалацией насилия в отношении его единомышленников и сторонников. В июле 1937 года в Испании был убит один из секретарей Троцкого Эрвин Вольф (Erwin Wolf). Через два месяца в Швейцарии был застрелен Игнатий Рейсс (Ignace Reiss); он долгое время работал разведчиком в ГПУ, но порвал с советской службой и написал открытое письмо с осуждением Сталина и объявлением о приверженности Четвертому Интернационалу. В феврале 1938 года ГПУ организовало убийство Седова. Наконец, в июле 1938 года в Париже был похищен и убит секретарь Четвертого Интернационала Рудольф Клемент (Rudolf Klement).
Несмотря на разнузданный террор сталинцев, сторонники Четвертого Интернационала провели в сентябре 1938 года свою учредительную конференцию. В докладе, записанном на грампластинку на английском языке, Троцкий заявил, что целью Четвертого Интернационала является «полное материальное и духовное освобождение трудящихся и угнетенных посредством социалистической революции». Противопоставляя террору советской бюрократии силу насмешливой иронии, он сказал: «В своей тупости, в своем цинизме палачи думают, что нас можно запугать. Они заблуждаются. Под ударами мы становимся крепче. Зверская политика Сталина есть политика отчаяния» [7].
Троцкому оставалось жить менее двух лет. Его интеллектуальные способности и политический рассудок нисколько не ослабли. Он не только предвидел неминуемую развязку Второй мировой войны, но и предсказал, что, пытаясь избежать катастрофических последствий своей международной политики, Сталин пойдет на союз с Гитлером. Подписание в августе 1939 года Пакта о ненападении между Сталиным и Гитлером подтвердило анализ Троцкого. Но Троцкий предупреждал также о том, что предательство Сталина не спасет Советский Союз от ужасов войны. Гитлеровское нападение на СССР было лишь на время отложено, но не предотвращено.
До последних месяцев своей жизни, когда в Западной Европе уже бушевала война, Троцкий продолжал защищать историческую перспективу социализма от растущей волны скептицизма и отчаяния. Он не пытался успокоить колебания своих сторонников оптимистичными предсказаниями неминуемой близкой революции.
Вместо формулировки предсказаний Троцкий поставил вопрос: «Проложит ли, в конце концов, объективная историческая необходимость себе дорогу в сознание авангарда рабочего класса, то есть сложится ли в процессе этой войны и тех глубочайших потрясений, которые из нее должны вырасти, подлинное революционное руководство, способное повести пролетариат на завоевание власти?»
Он понимал, что недавняя цепь поражений рабочего класса породила массу скептицизма в отношении его революционных способностей. Многие левые перекладывали ответственность за эти поражения с плеч политического руководства на сам рабочий класс. Тем, кто думал, что прежние поражения «доказывают» неспособность пролетариата захватить и удержать власть, историческое положение человечества казалось безнадежным. Но вместо отчаяния и деморализации Троцкий выдвигал другую перспективу: «Совершенно иначе представляется дело тому, кто уяснил себе глубочайший антагонизм между органическим, глубоким, непреодолимым стремлением трудящихся масс вырваться из кровавого капиталистического хаоса и консервативным, патриотическим, насквозь буржуазным характером пережившего себя руководства» [8].
Троцкий не надеялся пережить войну. Он был уверен, что Сталин не оставит попыток убить его прежде, чем Советский Союз будет вовлечен в открытую борьбу с фашистской Германией. В ночь на 24 мая 1940 года банда сталинцев под руководством художника Давида Альфаро Сикейроса проникла в особняк, где проживали Троцкий и Наталья Седова. Сталинский шпион Шелдон Харт (Sheldon Harte), успевший заранее внедриться в окружение Троцкого, отворил ворота бандитам. Сталинисты окружили дом и обстреляли спальню Троцкого и Натальи из автоматов. Троцкий и Наталья чудом остались невредимы. Но Троцкий знал, что за неудавшимся нападением последуют другие. Он хорошо понимал стоящую перед ним опасность. «В реакционную эпоху, как наша, — писал он 8 июня 1940 года, — революционер вынужден плыть против течения. Я делаю это по мере сил. Давление мировой реакции, пожалуй, беспощаднее всего сказалось на моей личной судьбе и судьбе близких мне людей. Я отнюдь не вижу в этом своей заслуги: таков результат сцепления исторических обстоятельств» [9].
20 августа 1940 года Троцкий подвергся нападению агента ГПУ и на следующий день умер от ран. Ему было в этот момент шестьдесят лет.
Спустя несколько месяцев после убийства Макс Истмен (Max Eastman) написал о Троцком некролог. Статью опубликовали в престижном американском журнале Foreign Affairs. Истмен хорошо знал Троцкого в течение почти двадцати лет. Он написал его биографию и перевел на английский язык многие из его важнейших работ, включая Историю русской революции. Истмен вовсе не был слепым поклонником Троцкого. Их связь прошла через несколько периодов резких разногласий. В последние годы жизни Троцкого Истмен отказался от прежних радикальных взглядов, отверг марксизм и сдвинулся далеко вправо. Встреча Троцкого и Истмена в Мексике в феврале 1940 года приняла характер свидания старых друзей, которых уже разлучил выбор жизненных путей. Ни тот, ни другой не пытались переубедить друг друга в правильности своего выбора.
Тот факт, что Истмен был политически далек от Троцкого, придает его конечному суждению особенную ценность. Некролог, озаглавленный «Характер и судьба Льва Троцкого», начинается следующими словами:
«Троцкий с честью выстоял под ударами судьбы, которые обрушились на него за последние пятнадцать лет — понижение в чине, отвержение, ссылка, систематическая клевета и лживые нападки, предательство тех, кто был способен понимать его, неоднократные покушения на его жизнь со стороны тех, кто ничего не понимал, ожидание новых покушений и смерти. За его сотрудниками, секретарями, родственниками и детьми охотились, их уничтожали злорадные враги-садисты. Он страдал внутренне, но никогда не расслаблялся и не терял бодрости духа. Он ни на шаг не отступал, не позволял ударам врага притупить острие своего сарказма, логики и литературного стиля. Под ударами, которые любого творческого деятеля толкнули бы в сумасшедший дом или в могилу, Троцкий непрестанно развивал и совершенствовал свое искусство. Его незаконченная биография Ленина, которую я частично перевел, стала бы одним из его шедевров. В эпоху, в которую человеческий род особенно нуждается в моральном исцелении, Троцкий подарил нам мечту о человеке».
«В этом нет сомнений, как несомненна и его огромная роль в истории. Память о нем будет жить рядом с памятью о Спартаке, братьях Гракхах, Робеспьере и Марате, как о великом революционере, смелом вожде восставших масс» [10].
Эти слова помогают нам понять непреходящее значение жизни Троцкого. Истмен говорит читателям, что Троцкого будут вспоминать даже две тысячи лет спустя, как одного из великих борцов за свободу.
В данный же момент, спустя 70 лет после его убийства, мы являемся свидетелями политически реакционной и интеллектуально лживой кампании, стремящейся украсть у него «великую роль в истории». Публикация биографии Роберта Сервиса служит вехой в этой кампании исторических искажений и фальсификаций, задачей которой является дискредитация деяний и идей этой ключевой фигуры новейшей истории.
Прежде чем приступить к анализу книги Сервиса, нужно сделать несколько предварительных замечаний по поводу обсуждения фигуры Троцкого историками как внутри СССР, так и за его пределами. Конечно, в эпоху диктатуры Сталина имя Троцкого было предано в СССР анафеме. С начала 1920-х годов политическая борьба против Троцкого со стороны рвавшейся к власти советской бюрократии была основана на фальсификации истории: истории развития российской Социал-демократической рабочей партии, длительного конфликта между ее большевистской и меньшевистской фракциями, роли различных тенденций и личностей в этой ожесточенной борьбе и, наконец, событий Октябрьской революции. Роль Троцкого в приходе большевиков к власти, равно как и в Гражданской войне, была столь огромной, что начавшаяся в 1923 году кампания по его дискредитации потребовала систематической фальсификации истории.
Сначала кампания лжи обвиняла Троцкого в «недооценке крестьянства». Это нелепое обвинение, отражавшее как дореволюционные программные расхождения, так и растущие разногласия в вопросах экономической и внешней политики советского государства, подготовило почву для более общей атаки на теорию перманентной революции Троцкого, которая создала стратегическую основу для взятия большевиками власти и проведения их программы мировой социалистической революции. Борьба против Троцкого отражала переход бюрократии от интернациональной программы Октябрьской революции к защите своих социальных привилегий в национальных рамках первого рабочего государства. Таким образом, существовала прямая взаимосвязь между все более злобными осуждениями предположительной ереси Троцкого — что подкреплялось искаженной интерпретацией дореволюционных фракционных конфликтов между Троцким и Лениным, — и продвижением программы «социализма в одной стране». Потоки лжи, начавшиеся литься в 1923 году, привели к трагическим последствиям. Как сказал Троцкий в 1937 году, юридические подлоги Московских процессов имели своим истоком «незначительные» искажения истории.
Даже после разоблачения преступлений Сталина в 1956 году советская бюрократия отчаянно сопротивлялась исторической и политической реабилитации Троцкого. Хотя его формально уже не обвиняли в сотрудничестве с Гестапо, советский режим и его союзники продолжали борьбу против «троцкизма», которую вел в 1920-е годы Сталин. Систематическая фальсификация роли Троцкого в истории российского социализма, в руководстве Октябрьской революцией, в создании Красной армии и в обеспечении ее победы в Гражданской войне, а также, что немаловажно, в борьбе против советской бюрократии продолжалась вплоть до распада СССР. Г-н Сервис заявляет, что в 1988 году Горбачев отдал распоряжение реабилитировать Троцкого [p. 2]. Это — лишь одна из многих ошибок профессора. Советское правительство никогда официально не реабилитировало Троцкого.
Исаак Дойчер
За границами СССР отношение к Троцкому было совсем иным. Известна роль трилогии Исаака Дойчера (Isaac Deutscher) — Вооруженный пророк, Разоруженный пророк и Пророк в изгнании — в пробуждении интереса к Троцкому. Повествование Дойчера о яркой, незаурядной жизни Троцкого нашло признательных ценителей среди широкого спектра ученых, большинство которых, хотя и являлось противниками марксизма, все же без споров признавало его огромную роль в истории ХХ века. Даже такой враждебный к Троцкому историк как Ричард Пайпс (Richard Pipes) признавал в своей рецензии на второй «величественый» том трилогии Дойчера, что «Троцкий, несомненно, обладал личной храбростью и интеллектуальной честностью, резко отличаясь этим от других претендентов на наследие Ленина, жалких трусов и обманщиков» [11].
Рост позитивных оценок роли Троцкого в советской истории стал результатом работы, помимо Дойчера, целого ряда других историков. В работах, написанных в 1950-е, 60-е и 70-е годы, различные историки вложили свою лепту в углубление нашего понимания российской революционной истории и роли в ней Троцкого. Особенную значимость имеют труды таких исследователей как Е.Х. Карр (E.H. Carr), Леопольд Хеимсон (Leopold Haimson), Моше Левин (Moshe Lewin), Александр Рабинович (Alexander Rabinowitch), Ричард Дэй (Richard Day), Пьер Бруэ (Pierre Broue), Роберт Дэниельс (Robert V. Daniels), Марсель Либман (Marcel Liebman) и Барух Кней-Пац (Baruch Knei-Paz).
Примечательно, что отношение к Троцкому в последние годы существования СССР и сразу после его распада существенное изменилось. Во-первых, по мере того, как углублялся кризис сталинистского режима в СССР, теряли силу старые нагромождения лжи. Справедливо было предполагать, что этот процесс приведет к повышению авторитета Троцкого. Особенно после 1956 года в диссидентских кругах жаждали узнать о нем все, что можно. Однако движение политической мысли советской интеллигенции в 1970-е и последующие годы пошло слева направо. Главным текстом диссидентского движения стала книга Солженицына Архипелаг ГУЛАГ, где уделяется минимум внимания противникам Сталина слева. Такая оппозиция не осуждала сталинизм за его извращение марксизма; скорее, она отвергала марксизм как таковой и все революционное движение вообще. В итоге в «диссидентской» литературе 1970-х и 1980-х годов сложилось весьма враждебное отношение к Троцкому.
Упор делался не на сопротивлении Троцкого сталинизму, а на предположительной преемственности между политикой Троцкого и действиями Сталина, проводившимися после исключения Троцкого из ВКП(б) и высылки последнего из СССР. Эта интерпретация особенно проявила себя в эпоху Горбачева, когда впервые стали доступны некоторые подлинные исторические документы, включая часть работ Троцкого. Как бы в попытке предотвратить положительное восприятие этих работ общественным мнением страны, которое впервые открыто поставило вопрос об альтернативах Сталину и сталинизму, новая оппозиция по отношению к Троцкому приняла форму враждебных оценок его личности. Другой все более распространенной формой антитроцкизма на рубеже 1980-1990-х годов стало нарочитое и замешанное на грубом антисемитизме выпячивание еврейского происхождения Троцкого.
Реакционные настроения политического триумфализма, последовавшие за распадом сталинистских режимов, отразились также на отношении к Троцкому за границами бывшего СССР. Была начата кампания с целью преуменьшить и даже полностью уничтожить его историческую репутацию как представителя альтернативы сталинизму. В начале 1990-х годов Университет Глазго в Великобритании начал публикацию Журнала по изучению Троцкого (Journal of Trotsky Studies). Как вскоре стало ясно, задача журнала заключалась в дискредитации Троцкого на основе заявлений, будто его историческая репутация незаслуженна, что она опирается на некритическое восприятие его книг и статей. Статьи в журнале утверждали, что в своих работах Троцкий выпячивает себя, даже лжет. Главной мишенью этих атак стала автобиография Моя жизнь, которая к тому времени заслужила репутацию шедевра мемуарной литературы ХХ века.
Каждый аспект карьеры Троцкого — так, как она описывалась в его автобиографии и в работах других историков — стал мишенью для атак. Троцкий руководил Октябрьским восстанием? Нет, он провел решающую ночь большевистского захвата власти, занимаясь незначительными канцелярскими мелочами. Троцкий привел Красную армию к победе? Нет, он был тщеславным позером, которому нравилось щеголять в военном мундире. Троцкий боролся с бюрократией? Нет, он был неисправимым фракционером и склочником, который просто любил спорить.
Главным специалистом по такого рода переписыванию истории стал Ян Тэтчер (Ian Thatcher), который сначала был соредактором Журнала по изучению Троцкого в Университете Глазго, затем перебрался в Университет Лайстера (Leicester University), затем в Университет Брунела (Brunel University) в Лондоне. Академическая карьера Тэтчера почти целиком базируется на его усилиях по созданию новой школы антитроцкистских фальсификаций. Апогеем его действий стала публикация в 2003 году биографии Троцкого, предпринятая издательством Routledge. У меня нет надобности тратить сейчас время на эту работу, поскольку я уже подверг эту жалкую коллекцию искажений и вранья детальному анализу. Связь Тэтчера с сегодняшним обсуждением сводится к тому, что он стал предшественником и главным вдохновителем Роберта Сервиса. Г-н Сервис специально благодарит Тэтчера в предисловии к своей книге. «Ян уделил много внимания, — пишет Сервис, — описанию Троцкого; я ценю щедрость его духа, проявившуюся в проверке моей рукописи и в советах, которые он дал» (p. хх). Это правильно. «Духом» Тэтчера пропитана вся книга Сервиса. Основной подход к теме Сервис позаимствовал у Тэтчера — так называемое разоблачение «уклончивой и восхваляющей самого себя» автобиографии Троцкого.
В предисловии Сервис описывает свою книгу как «первую полновесную биографию Троцкого, написанную нерусским и не троцкистом» (стр. xxi).
Что означает слово «полновесная»? Толщину книги? Обычно термин «полновесная биография» означает не только объем книги, но, скорее, широту кругозора и глубину ее анализа. Каждая значимая биография рассматривает свой субъект в контексте эпохи. Она не только описывает действия, но также освещает источники идей данной личности и ход их развития. Она пытается обнажить и объяснить влияния, объективные и субъективные факторы, которые сформировали эмоциональный и интеллектуальный характер субъекта рассмотрения. Биография Сервиса ничего этого не делает — и не только потому, что автор патологически ненавидит свой субъект (хотя это последнее и является серьезным препятствием). Дело в том, что г-н Сервис слишком мало знает о жизни и мышлении Троцкого. Подготовка его книги заняла слишком мало времени и отняла столь мало интеллектуальных усилий, что из нее вышла полусырая халтура.
Настоящий ученый, обладающий достаточными знаниями, смелостью, даже бесшабашностью, позволяющей ему взяться написать «полновесную» биографию исторической личности, возлагает на себя огромный труд. По мере возможности, этот биограф должен воссоздать в своей голове жизнь взятого им субъекта. Приняться за такой проект весьма тяжело для автора; работа может потребовать годы разысканий, исследований и написания текста. Подобная работа интеллектуально и эмоционально изнуряет — самого автора, его семью и коллег. Именно поэтому историки включают в свои предисловия слова благодарности жене или мужу, детям, друзьям и коллегам, которые помогали им все это время.
В качестве примера можно привести биографию Г.В. Плеханова, написанную профессором Сэмюэлем Бэроном (Samuel Baron). Через много лет после окончания в 1963 году своей работы Бэрон опубликовал статью, в которой описал тяготы этого труда. Работа началась в 1948 году, когда Бэрон решил подготовить докторскую диссертацию об одном конкретном аспекте работы Плеханова. Диссертация заняла четыре года. Но Бэрон решил, что она слишком узка для публикации, и поэтому
«мало думая о последствиях, я решил написать целую биографию. Так как источники были столь многочисленны, тема такой сложной, а мое свободное время очень ограниченным, то план работ был закончен лишь через одиннадцать лет. Все эти годы, несмотря на полную нагрузку преподавателя в институте и семейные заботы, я не переставал думать о Плеханове. Вечерами во время учебного года, в выходные, праздники и в дни отпусков я проводил множество времени в исследовании и за письменным столом… Даже во время сна и отдыха я продолжал думать и размышлять о субъекте работы. Задача, которую я себе поставил, казалась такой бесконечной, что я иногда вслух сомневался, закончу ли я ее, или она прикончит меня. Но я никогда не думал оставить тему, ведь я уже вложил столько усилий в этот сизифов труд». [12]
А сколько времени заняло у профессора Сервиса исследование и работа над биографией Троцкого? Предыдущая его книга, бессвязная и бесформенная работа под названием Товарищи: История мирового коммунизма (Comrades: A History of World Communism), была опубликована в 2007 году. До нее Сервис опубликовал в 2004 году биографию Сталина. Я не хочу обсуждать качество этих работ; достаточно отметить, что обе были крайне жалкими. Но оставим эту тему для другого раза. Важен сейчас тот факт, что Сервис закончил свою «полновесную» биографию Троцкого всего два года спустя после публикации Истории мирового коммунизма. В то время, если судить по содержанию Истории, Сервис мало знал о жизни Троцкого. Ссылки на Троцкого в этой работе бессвязны и в них много ошибок. Сервис дает неверную дату нападения на виллу Троцкого бандой под руководством Давида Альфаро Сикейроса. Нападение произошло в мае 1940 года, но Сервис пишет: июнь. Даже более возмутительно то, что он путает дату смерти Троцкого.
Троцкий выступает перед бойцами Красной армии в годы Гражданской войны
Но всего через два года после публикации Истории мирового коммунизма в книжные магазины поступила его биография Троцкого. Подумайте, сколько сил нужно приложить для изложения жизни Троцкого. Его политическая карьера продолжалась сорок три года. Он сыграл важную роль в революции 1905 года, будучи председателем Петербургского Совета рабочих депутатов. В 1917 году, после возвращения в Россию и вступления в большевистскую партию, Троцкий снова стал председателем Петроградского Совета. Он также руководил Военно-революционным комитетом Совета, который организовал и возглавил Октябрьское восстание, приведшее рабочий класс к власти. В 1918 году Троцкий стал народным комиссаром военно-морских дел и на этой должности сыграл ведущую роль в организации и руководстве Красной армией. Между 1919 и 1922 годами Троцкий был, рука об руку с Лениным, наиболее авторитетным вождем Коммунистического Интернационала. Начиная с конца 1923 года, когда оформилась Левая оппозиция, он возглавил борьбу со сталинистской бюрократией. После высылки из Советского Союза в 1929 году Троцкий вдохновил создание Международной Левой оппозиции, а между 1933 и 1938 годами разработал теоретическую и программную базу Четвертого Интернационала.
Помимо всеобъемлющего характера его политических и практических действий, Троцкий являлся одним из наиболее плодовитых писателей ХХ века. Специалисты оценивают объем его опубликованных работ в более чем сотню томов. Даже сегодня значительная часть его работ — в частности, письма и дневники — еще не опубликована и не переведена на английский язык. Дело в том, что составление серьезной, полновесной биографии Троцкого является задачей, которая у добросовестного ученого заняла бы не один год усердной работы.
Биограф должен стать знатоком исторических и общественных условий, в которых жил его субъект, политических и теоретических посылок, формировавших его миросозерцание. Профессор Сервис гордо подчеркивает, что его биография написана нетроцкистом, а о покойном Пьере Бруэ, который был связан с троцкистским движением, он презрительно отзывается как об «идолопоклоннике». Но помимо того факта, что Бруэ, даже невзирая на его политические привязанности, был выдающимся историком, существуют весомые причины полагать, что его личное участие в социалистической политике весьма помогло в его работе над книгой о Троцком. То же самое полностью применимо и к Дойчеру (который не был троцкистом). Оба они — и Бруэ, и Дойчер — благодаря их длившемуся десятилетия участию в политике, были к моменту написания своих работ о Троцком близко знакомы с марксистской и социалистической культурой.
Сервис не обладает ни одним из качеств, необходимых для того, чтобы писать биографию Троцкого. Можно допустить, что неучастие в марксистском движении не является препятствием к написанию такой биографии. Да, вполне возможно, что личная нейтральность ведет к академическому «беспристрастию», которое недоступно для политически активного историка. Но профессор Сервис отнюдь не лишен страсти; он также вовсе не нейтрален. Поскольку он решился обвинить покойного Бруэ в «идолопоклонстве», то есть еще больше оснований считать Сервиса автором, «пышущим ненавистью». А ненависть, особенно такая субъективная и мстительная, как у Сервиса, несовместима с настоящим исследованием. Есть и еще один фактор, дисквалифицирующий г-на Сервиса в качестве биографа и историка — у него начисто отсутствуют интеллектуальная совесть и любопытство.
Я уже выступал с подробной критикой биографии профессора Сервиса, и она получила широкое распространение во время ежегодной конференции Ассоциации американской славистов (American Association for the Advancement of Slavic Studies) в ноябре этого года. На конференции присутствовали несколько тысяч специалистов в области русской истории. Ряд историков получили и прочли мою рецензию. Некоторые из них потом в разговорах высказали свое несогласие с резкостью моего тона. Однако ни один из них не оспорил какой-либо фактический пункт моей критики.
Опубликованная рецензия под названием «На службе исторической фальсификации» содержала более десяти тысяч слов. Можно задать вопрос: есть ли что-то еще, что можно сказать о книге Сервиса? Но моя критика на самом деле лишь началась: я затронул малую толику фальсификаций, искажений, полуправды и откровенного вранья профессора Сервиса.
Сегодня я не намерен повторять уже высказанные аргументы. Но я хочу продолжить разбор искажений профессора Сервиса и вернусь к вопросу, играющему центральную роль в его биографии — еврейскому происхождению Троцкого. В предыдущей рецензии я писал: «Откровенно говоря, в озабоченности Сервиса этим вопросом содержится нечто малоприятное и подозрительное. Еврейство Троцкого занимает ведущее место в биографии Сервиса. Оно — в центре его мыслей. Он постоянно напоминает читателю об этом факте, как будто Сервис озабочен, что о нем не дай бог забудут». [13] Я также отметил, что его описание Троцкого полным полно этническими стереотипами: Троцкий «был дерзким в своей сообразительности, откровенно высказывал свои мнения. Никто не мог его запугать. В Троцком эти характеристики проявились в большей мере, чем среди большинства других евреев…»; «он вовсе не был единственным евреем, который открыто воспользовался возможностями социального самопродвижения…»; «в действительности нос не был особенно длинным или крючковатым» и так далее.
Троцкий в детстве
Любимый прием Сервиса состоит в цитировании открыто антисемитских настроений без ссылки на источник, например, «многие понимали, что евреи действительно преобладали в большевистской партии». Кто это понимал? Намеренное использование объективистской формулировки, чтобы передать мнение неизвестного источника, позволяет Сервису ввести в текст инсинуацию явно антисемитского толка, не беря за нее какую-либо ответственность. Ошибка не так уж невинна. Академические труды следуют определенным правилам. Сервис работает профессиональным историком не первый десяток лет и в своей книге нарушает эти правила преднамеренно и неоднократно.
Позвольте мне обратить внимание на следующий образец попыток Сервиса подчеркнуть еврейское происхождение Троцкого. Я об этом еще не говорил. Речь идет об упорном упоминании молодого Троцкого под именем «Лейба Бронштейн». Сервис пишет, что «Троцкий был Лейбой Бронштейном до возраста 23 лет, когда он принял свой знаменитый псевдоним» [p. 11]. Таким образом, на первых сорока страницах своей биографии Сервис называет молодого Троцкого именем «Лейба». Наконец, на странице 41 Сервис сообщает о важном поворотном пункте. «Лейбе» уже 18 лет от роду, и он все больше вовлечен в революционную борьбу. У него появились новые знакомые в Николаеве: Илья Соколовский, Александра Соколовская и Григорий Зив. Они евреи, пишет Сервис, «но они не разговаривают, не читают и не пишут на идиш. Кроме того, у них русские имена и они предпочитают называть друг друга при помощи русских уменьшительно-ласкательных именных форм: Илья становится Илюшей, Александра — Сашей, Шурой или Шурочкой, Григорий — Гришей. Лейба подражает им и хочет зваться Лёвой. Семантически это имя не имеет ничего общего с еврейским именем Лейба; но оно является распространенным именем, вдобавок оно похоже звучит» [p. 41-42].
Эта история превращения Лейбы в Лёву призвана подкрепить основной аргумент Сервиса: что Троцкий стеснялся своего еврейского происхождения и даже пытался обойти его стороной в своей автобиографии (один из примеров ее «серьезных неточностей»). Сервису хочется уверить читателя, что он докопался до правды: маленький «Лейба Бронштейн» — сын «шустрого еврея» Давида Бронштейна — становится Лёвой Бронштейном, а потом Львом Троцким.
Давид Бронштейн
Занятный анекдот, но много ли в нем правды? В своей автобиографии Троцкий вспоминает, что его с малого детства звали Лёвой. В подстрочной заметке к переводу Моей жизни на английский язык переводчик Макс Истмен пишет: «Полное имя Троцкого было Лев Давидович Бронштейн, имя его отца было Давид Леонтьевич Бронштейн. “Лёва” является одним из многих похожих ласкательных имен Льва, который буквально означает животное “лев”. На английском и французском Троцкого знают как Леона, на немецком — как Лео» [14].
Сервис ничем не подтверждает, что мальчика звали каким-то другим именем; только Лёвой или другими ласкательными именами, например, Лёвочка. Семья Бронштейнов не разговаривала на идиш — дома говорили на смеси русского и украинского — поэтому не было каких-либо явных причин звать его Лейбой.
Троцкий (справа) с Ильей Соколовским, Григорием Зивом и Александрой Соколовской, ставшей его первой женой
Но как же быть с рассказом Сервиса о принятии молодым «Лейбой» вслед за его новыми друзьями звучащего по-русски имени Лёвы? Сервис цитирует два источника в подтверждение этой версии: 1) язвительно-враждебные воспоминания Григория Зива, одного из первых друзей Троцкого в революционном движении; и 2) письмо молодого Троцкого к своей подруге Александре Соколовской.
Читатель вправе предположить, что эти документы подтверждают мнение Сервиса. Но большинство читателей не имеет ни времени, ни возможности проверить этот факт обращением к оригинальным источникам. Оба этих документа не переводились на английский язык. Экземпляры книги Зива, опубликованной в Америке в 1921 году на русском языке, можно найти всего в нескольких библиотеках. Письмо к Соколовской на русском языке хранится в форме микрофиша [карточке с несколькими кадрами микрофильма] в архиве Гуверского Института в Стэнфордском университете.
Проверка этих двух документов выявляет не слишком удивляющий нас факт, что ни тот ни другой не подтверждает рассказ Сервиса. Первая глава воспоминаний Зива, в которой тот описывает ранние встречи с молодым Троцким, названа «Лёва». Зив вообще ничего не говорит об изменении Троцким своего имени с «Лейбы» на «Лёву» или Льва. Юный друг Зива был известен как Лёва. В воспоминаниях нет ни одного упоминания «Лейбы». Поскольку Зив подробно рассказывает, как его молодой товарищ выбрал себе новую фамилию и из Бронштейна превратился в Троцкого — это произошло, когда молодой революционер бежал из ссылки и позаимствовал фамилию одного из тюремщиков, — то нельзя полагать, что Зив просто забыл об имени «Лейба». Зив не написал о этом, потому что никогда не слышал, чтобы Лёву так называли.
Ну, а что со вторым документом, на который ссылается Сервис — письмом, написанным Троцким к Александре Соколовской в ноябре 1898 года? Письмо имеет личный и интимный характер, это исповедание молодого человека женщине, к которой он испытывает чувство глубокой привязанности. Письмо является важным документом, и профессор Сервис несколько раз ссылается на него. Объясняет ли своей возлюбленной молодой Троцкий в этом письме, как он решил принять имя Лёвы? Нет! В этом письме ничего не говорится о таком переименовании. Письмо, между прочим, подписано именем «Лёва», то есть именем, которым все называли его в детстве и молодости.
Пока профессор Сервис не предъявит убедительное доказательство своей версии о превращении «Лейбы» в «Лёву» мы вправе полагать, что он попросту лживо выдумал всю эту историю.
Вопрос об имени Троцкого имеет как историческое, так и политическое значение. Хорошо известно, что ссылки на Троцкого как на Бронштейна (он не использовал эту фамилию после 1902 года), появились в разгар кампании Сталина против Левой оппозиции в середине 1920-х годов. Ссылки на Троцкого как на Бронштейна, на Зиновьева как на Радомысльского, на Каменева как на Розенфельда стали любимым коньком сталинцев. Во время Московских процессов, когда столько евреев фигурировало среди подсудимых, Троцкий обратил внимание общественности на антисемитский подтекст этого обстоятельства. Странно, но многие буржуазные либералы еврейского происхождения в Соединенных Штатах, в частности, известный в политике раввин Стивен Вайс (Stephen Wise), осудили Троцкого за привлечение внимания к этому аспекту процессов. Готовность вежливо отмолчаться по поводу антисемитского смрада, исходящего из Кремля, была характерна для снисходительного отношения либералов к сталинизму в эпоху Народных фронтов.
Спустя несколько десятков лет, в эпоху гласности в 1980-е годы и в период после распада СССР, пересуды по поводу еврейского происхождения Троцкого приняли среди широких кругов русских антисемитов масштабы бешеной одержимости. Как заметил известный историк Уолтер Лакер, «… было бы неверным недооценивать глубокую ненависть к Троцкому среди российских правых и неосталинистов. Он является для них исчадием ада и виноват вдвойне, как коммунист и как еврей; его “настоящее имя” Лейба Бронштейн, — со смаком произносят его враги так, как это раньше делали только нацисты. Никто не подумает назвать Ленина Ульяновым, Горького — Пешковым, Кирова — Костриковым» [15]. В подстрочной заметке Лакер сообщает, что детское имя Троцкого было Лёва.
В ходе нескольких презентаций книги профессора Сервиса слушатели задавали ему вопросы насчет еврейского происхождения Троцкого в его биографии. Вместо попытки хладнокровно и профессионально объяснить свой подход, Сервис реагировал агрессивно, как бы угрожая спрашивающим и говоря: «Вы что, считаете меня антисемитом?» Только сам Сервис и, возможно, его близкие друзья знают его потаенные чувства к евреям. Но не в чувствах дело. Кто бы он ни был, если человек апеллирует к антиеврейским предрассудкам, разжигает или использует их, то значит, он действует как антисемит. Не имеет значения, есть ли евреи среди личных друзей Сервиса. Истории известен пример Карла Люгера — основоположника антисемитской Христианской социалистической партии и бургомистра Вены в конце XIX века, — у которого были друзья евреи. Для Люгера антисемитизм был удобным политическим приемом, с помощью которого он собирал вокруг своего реакционного знамени ожесточенную мелкую буржуазию Вены и Австрии. Когда его спрашивали, как он совмещал антисемитскую демагогию с приятными ужинами за одним столом с евреями, Люгер цинично отвечал: «В Вене я сам решаю, кто еврей». Профессор Сервис по аналогии ведет двойную бухгалтерию в области морали.
И последнее замечание по этому поводу. В своей биографии Сталина, выпущенной в 2004 году, профессор Сервис отклонял обвинение Сталина в антисемитизме. Он процитировал слова, сказанные Сталиным по окончании Лондонского съезда российской Социал-демократической рабочей партии в 1907 году. Обратив внимание на то, что процент евреев у меньшевиков больше, чем у большевиков, Сталин заявил, что «не мешало бы нам, большевикам, устроить в партии погром» [Сочинения, Москва, 1946, т. 2, стр. 51]. С поразительной снисходительностью Сервис комментирует, что замечание Сталина «позднее использовали как доказательство его антисемитизма. Оно было грубым и нечутким. Но оно вовсе не доказывает ненависть ко всем евреям… В будущем он будет другом, соратником и вождем огромного количества евреев» [p. 77, курсив добавлен]. Исключительно умилительное объяснение отношения Сталина к евреям! Поскольку он не ненавидел всех евреев и даже считал некоторых евреев своими друзьями, значит Сталин не антисемит! Стоит, между прочим, заметить, что цитата Сервиса обрывается слишком рано. Сталин продолжил: «Ленин возмущен, что бог послал ему таких товарищей, как меньшевики! В самом деле, что это за народ! Мартов, Дан, Аксельрод — жиды обрезанные. Да старая баба В. Засулич. Поди и работай с ними. Ни на борьбу с ними не пойдешь, ни на пиру не повеселишься. Трусы и торгаши!» [16].
Основная цель биографии Сервиса — и в этом он продолжает работу своего наставника Яна Тэтчера — дискредитировать Троцкого не только как политического деятеля, но и как человека. Концентрация внимания Сервиса на личности Троцкого в некоторой степени отражает тот факт, что биограф и сам понимает собственную интеллектуальную ограниченность в идейных вопросах. Гораздо легче нападать на Троцкого лично, искажать его действия, чернить его цели.
Портрет Троцкого, нарисованный Сервисом, расхваливают многочисленные правые критики. Роберт Хэррис, например, написал в лондонской Times: «Если представить себе самого противного мелкобуржуазного студенческого радикала — желчного, насмехающегося, самодовольного, эгоистичного, самоуверенного, черствого, с зашоренным сознанием, выпячивающего свое снисхождение к вам, — зафиксировать этот образ, а потом нацепить на его нос пенсне и вернуть его к началу прошлого века, вот вам образ Троцкого».
Мне кажется, что большинство эпитетов чересчур кипятящегося г-на Хэрриса можно переадресовать ему самому.
Нарисованная Сервисом карикатура подхвачена буржуазной прессой и будет, несомненно, эхом откликаться в будущих псевдоисторических трудах, где отрывки из «авторитетной» и «влиятельной» работы профессора Сервиса будут почтительно цитироваться. Подлинная цель создания этой карикатуры состоит в том, чтобы придумать совершенно новую историческую личность. Все следы настоящего Троцкого — такого, каким его знали и помнили товарищи и друзья, такого, каким он изображен в своих словах и деяниях — должны быть стерты, уничтожены и заменены чем-то ужасным и гротескным, фигурой, ничего общего с настоящим человеком не имеющей. Историческая личность великого революционера, политического гения, полководца и мастера пера должна быть заменена чем-то отвратительным и презренным. Троцкий, согласно Сервису, это один из политических монстров ХХ столетия! Вот что имеют в виду Сервис и его друзья, когда говорят об этой книге как о вторичном убийстве Троцкого!
Но так как его стряпня грубо искажает действительность, то автор теряется в бесчисленных противоречиях. Как ни поразительно, книга начинается с довольно честного и объективного резюме о роли Троцкого в русской революции. В первом абзаце Сервис пишет:
«Троцкий как яркая комета пролетел на политическом небосводе. Он был наиболее ярким оратором русской революции. Он возглавил Военно-революционный комитет, который руководил свержением Временного правительства в октябре. Он сделал больше, чем кто-либо другой, для создания Красной армии. Он был членом Политбюро и оказывал мощное влияние на политическую, экономическую и военную стратегию. Он был основным деятелем первых лет Коммунистического Интернационала. Весь мир приписывал последствия Октябрьской революции его сотрудничеству с Лениным» [p. 1].
Но уже на следующей странице Сервис пишет нечто совершенно иное. Троцкий, сообщает автор, «преувеличивает свое значение. До 1917 года его идеи вовсе не являлись столь оригинальными и всеобъемлющими, как он думал. Его вклад в завоевание власти большевиками был важным, но не в такой степени, как он утверждал».
Эти два заявления противоречат друг другу. Если Троцкий совершил все то, о чем пишет Сервис в первом абзаце своей биографии, то как же он мог «преувеличить свое значение»?
После первого абзаца Сервис выдвигает одно оскорбление за другим, с равнодушием нагромождая в своем изложении явные нелепости и противоречия. Иногда он даже умудряется сказать что-то в одном предложении, а в следующем опровергнуть себя! «Лейба не стеснялся жить на его средства своего отца, — пишет Сервис, — хотя презирал его жизненные устремления и ценности». После этого мы читаем два следующих предложения: «Кроме того сын был так же упрям, как и отец. Он не хотел больше слушать родительские нравоучения и, отказываясь подчиниться отцовской воле, ушел из уютной квартиры и переехал в дом Швиговского» [p. 41]. Мы видим, что, несмотря на декларацию Сервиса, будто «Лейба не стеснялся жить на средства своего отца», молодой человек пожертвовал домашним комфортом, чтобы пойти своей дорогой!
Сервис повторно заявляет, что Троцкий редактировал черновые версии своей автобиографии, чтобы изъять из них неудобный для себя материал. Но он не дает ни одного примера такого рода изъятий. Совсем наоборот. Сервис замечает, что в одном из ранних вариантов Троцкий описывает происшествие, которое показывает его исключительную личную и физическую отвагу: он отказывается отступить перед проявлением жестокости и садизма одного из своих тюремщиков. Троцкий отвечает тюремщику, что не допустит дальнейших оскорблений. Тюремщик отступает. В опубликованной версии Моей жизни этот рассказ опущен, хотя инцидент произошел при свидетелях.
Сервис замечает: «Как и в случае нескольких других примеров своей смелости, Троцкий не включает этот эпизод в печатную версию. Почитавшие его биографы вытягивали из него такие эпизоды. Хотя он любил на людях выглядеть бравым и смелым, он не любил хвалиться: он предпочитал, чтобы его расхваливали другие. Он был шумлив и самодоволен. Не приходилось долго ждать, когда обнаружатся его чванство и самовлюбленность» [p. 56, курсив добавлен].
Довольно грубый фокус: Сервис оскорбляет Троцкого за скромность и нелюбовь к хвастовству!
Сервис уделяет массу времени задаче изобразить Троцкого как неверного мужа, жестоко бросающего первую жену и двух детей. «В роли мужа он подло поступил со своей первой женой. Он игнорировал потребности своих детей, особенно когда были затронуты его политические интересы. Это привело даже тех из них, кто избегал участия в общественной жизни, к фатальным последствиям, а его сын Лев, по всей видимости, заплатил жизнью за свою помощь отцу» [p. 4].
Читая изложение Сервиса, даже и не подумаешь, что гнетущая атмосфера царской России или, много позже, сталинские преследования могли иметь какую-то связь с трагической судьбой семьи Троцкого и его близких. Сервис критикует Троцкого даже за то, что последний обвинил советский режим в ответственности за смерть своей дочери Зины в 1933 году.
Обстоятельства смерти детей и первой жены Троцкого мало занимают Сервиса. Его цель — изобразить Троцкого как безответственного и черствого волокиту, который легкомысленно и эгоистично бросил Александру Соколовскую, свою первую жену.
Сервис трактует отношения между Троцким и Александрой Соколовской оскорбительно и грубо. Он упорно пытается принизить обоих до своего уровня.
Показателен в этом отношении метод, который Сервис использует в отношении письма Троцкого, написанного в ноябре 1898 года. Письмо девятнадцатилетнего Лёвы было адресовано Александре, когда оба они находились в заключении в одесском централе. Они не могли общаться друг с другом. Лёва писал письмо в состоянии депрессии и болезни. Прошел почти год заключения, в течение которого Троцкий несколько месяцев провел в одиночной камере.
Цитируя отрывок из письма, где Троцкий признается в мыслях о самоубийстве и о том, что, в конечном итоге, он отвергает его, Сервис замечает:
«В этих переживаниях видны щегольство и незрелость. Перед нами эгоистичный молодой человек. Бессознательно он пытается склонить Александру на большее, чем на привязанность: он хочет, чтобы она поняла и ухаживала за ним, а признание в слабости, возможно, вызовет такое отношение с ее стороны. Он никогда не собирался себя убивать: его замечание было сделано, чтобы склонить ее к желанию заботиться о нем. Как же лучше добиться этого? Признанием, что под холодным внешним обликом он ”роняет слезы”» [p. 52].
Бойкий психоанализ такого рода бесполезен даже тогда, когда замечания основаны на настоящей симпатии. Но в этом случае, поскольку анализ опирается на намеренно искаженное чтение письма, объяснение Сервиса принимает характер злонамеренной нелепицы. Сервис говорит нам, что Троцкий пытается хитро апеллировать к чувствам Александры через неискреннее признание, будто он «роняет слезы», сохраняя «холодный внешний облик».
Проблема с такой «интерпретацией» заключается в том, что Сервис искажает текст письма. Разоблачение фальсификации требует, чтобы мы привели здесь отрывок этого письма. Молодой революционер пишет следующее:
«Саша так хороша, и когда хочется так целовать и так ласкать ее… И все это недоступно и недоступно: вместо этого — одиночество, бессонница, отвратительные мысли о смерти… бррр… Час искупления настанет, “Гимн свой, народ пропоет, — Нас со слезами помянет. К нам на могилы придет”. На могилы Саша: на мо-ги-лы. — О, с каким ужасом будет когда-нибудь говорить о современном общественном строе… за моими дверьми как раз в настоящую минуту раздался дружный лязг многих цепей: ведь это на людях. Саша, до какой степени мы привыкли к этому, и как это страшно. Цепи на людях… А ведь это — законосообразно. Тебя не удивляет такой энергичный приступ “вельтшмерца”? У меня развивается необыкновенная чувствительность: я стал способен “ронять слезы” при чтении гражданских стихов П. Я. (в “Мире Б.”) при чтении беллетрических произведений… Просто нервы напряжены чрезмерно, вот и все. Сибирская тайга умерит эту нежную гражданскую чувствительность. Зато как мы там будем счастливы. Как — Олимпийские боги. Всегда, всегда неразлучно вместе. — Сколько раз я уж повторял это и все-таки хочется повторять и повторять… Мы с тобой столько пережили, столько настрадались, что, право, мы заслужили час счастья…»
Само по себе это письмо является исключительно трогательным документом. Тот факт, что автор письма в будущем станет вождем Октябрьской революции, придает письму исключительное значение. Интерпретация письма как выражения «щегольства и незрелости» лишь яснее показывает цинизм и бесчувственность самого Сервиса. А если посмотреть на дело с профессиональной точки зрения, то как биограф Сервис ведет себя бесчестно.
Во-первых, признание Троцкого о «слезах», которые сам Троцкий заключает в кавычки, вовсе не говорит о том, что он действительно плачет в попытке сохранить свой «холодный внешний облик». Эта фраза связана с его чувством по поводу поэзии Петра Якубовича. Если бы Сервис был серьезным историком, то — после обдумывания этого вопроса — он бы объяснил своим читателям значение этой цитаты. Якубович (1860-1906) был известным поэтом и революционером-народовольцем. Его поэмы выражали героизм и трагедию обреченной на поражение борьбы революционных террористов с царизмом и вызывали отклик в сердцах молодежи 1890-х годов. В письме к Александре Троцкий ссылается на образы смерти и пожертвования, которые Якубович выражал в своих стихах. Она, конечно, хорошо понимала этот контекст. Скрупулезный историк нашел бы в этом сложном письме, — из которого я процитировал лишь небольшой отрывок, — ценный материал для развития нашего понимания субъекта и его времени. Но Сервису это не интересно.
Книга пронизана чувством равнодушия и лени. Автор попросту не заинтересован в поисках источников интеллектуального и художественного таланта Троцкого. Замечания Сервиса о начальных литературных попытках Троцкого во время его первой сибирской ссылки настолько банальны и поверхностны, что у читателя создается впечатление, будто цель писателя состоит в растягивании повествования на несколько лишних страниц, чтобы иметь повод назвать биографию «полновесной». Типичным примером умения Сервиса преподнести проницательный, интеллектуальный комментарий является его замечание о том, что Троцкий «обожал французские романы, был поклонником Ибсена и на него произвел впечатление Ницше. Он рассматривал их как примеры современной мировой культуры» [p. 207, курсив добавлен]. Неужели! Кто бы мог подумать? Но что-то здесь не так. Сомнение вызывает упоминание имени Ницше. Читатель вправе спросить: что в Ницше произвело впечатление на Троцкого?
Будь у читателя возможность проверить этот вопрос самостоятельно, он мог бы обнаружить статью, которую Троцкий написал вскоре после смерти Ницше в 1900 году под названием «Кое-что о философии сверхчеловека». Прочитав эту статью, понимаешь, что выражение «произвел впечатление» никак не подходит к описанию того, как работы Ницше были восприняты молодым Троцким. В философии последнего о «сверхчеловеке» Троцкий видел оправдание нового набирающего силу общественного типа:
«финансовых авантюристов, “сверхчеловека” биржи, политических и газетных шантажистов sans scrupule (без совести), словом, всей той массы паразитического пролетариата, который плотно присосался к буржуазному организму и тем или иным путем живет — и обыкновенно не плохо живет — на счет общества, ничего не давая ему взамен. Отдельные представители этой группы довольствовались сознанием своего умственного превосходства над теми, кто позволяет (а как тут не позволить!) себя “стричь”. Но вся группа (довольно многочисленная и все растущая) нуждалась в теории, которая давала бы право умственно превосходным “дерзать”. Она ждала своего апостола и нашла его в лице Ницше».
Троцкий заканчивает свой очерк замечанием, что общественная почва, из которой растет ницшеанство «оказалась гнилой, злокачественной, зараженной...” [17].
Представляется ли из этих слов читателю, что Ницше произвел на Троцкого «впечатление»? Более вероятным кажется, что Сервис даже не счел нужным прочесть статью Троцкого и ничего не понимает в этом вопросе. Интеллектуальная бесчестность Сервиса, как и многих других деятелей такого типа, идет рука об руку с их невежеством и шарлатанством.
Как я уже отмечал ранее, исчерпывающая рецензия всех ошибок и неверных утверждений этой книги займет «полновесную» книгу, не меньшую по объему, чем сам этот том. Не будет преувеличением сказать, что подготовленный читатель едва ли на каждой странице найдет материал, идущий вразрез с нормами исторической науки. Нельзя даже принять на веру ссылки и цитаты, приводимые автором. Проверка показывает, что источники, на которые опирается Сервис, не подтверждают его выводов.
Заканчивая наш обзор, уместно вернуться к вопросу о том, как Сервис освещает отношения между Троцким и Александрой Соколовской. Искажение обстоятельств их разлуки играет большую роль в попытке Сервиса дискредитировать Троцкого — как мужа, отца и мужчину. Рецензенты правой английской прессы с энтузиазмом подхватили эту тему.
Описывая обстоятельства своего первого побега из сибирской ссылки в 1902 году, Троцкий рассказывает в Моей жизни:
«У нас были в это время уже две девочки; младшей шел четвертый месяц. Жизнь в сибирских условиях была нелегка. Мой побег должен был возложить на Александру Львовну двойную ношу. Но она отводила этот вопрос одним словом: надо. Революционный долг покрывал для нее все другие соображения, и прежде всего личные. Она первая подала мысль о моем побеге, когда мы отдали себе отчет в новых больших задачах. Она устранила все сомнения, возникавшие на этом пути. В течение нескольких дней после побега она успешно маскировала мое отсутствие от полиции. Из заграницы я едва мог переписываться с ней. Для нее наступила затем вторая ссылка. В дальнейшем мы встречались только эпизодически. Жизнь развела нас, сохранив ненарушимо идейную связь и дружбу» [18].
Не приводя описания Троцкого, Сервис замечает: «Он [Троцкий] позднее заявил, что Александра всем сердцем поддержала его отъезд. Этому трудно поверить» [p. 67].
На что опирается его сомнение? Сервис не приводит ни одного факта — документа, письма, личного свидетельства, — который опроверг бы рассказ Троцкого, рассказ, и это нужно подчеркнуть, написанный в 1929 году, когда Александра еще жива была. Она не опровергла это описание, хотя — имея в виду тот факт, что Троцкого недавно изгнали из Советского Союза и открыто клеймили как величайшего врага советского народа — сталинский режим приветствовал бы ее личное осуждение бывшего мужа.
Сервис ядовито очерняет действия Троцкого: «Бронштейн готовился покинуть ее в сибирской глуши… Лишь только он произвел на свет пару детей, как решил удрать от них» [p. 67]. Сервис сразу же опровергает собственное недоказанное обвинение и признает, что Троцкий «действовал соответственно революционному кредо. Для революционера ”цель” была превыше всего. Супружеские и родительские обязательства были важны, но не в такой степени, чтобы остановить молодых активистов от исполнения обязанностей, которые диктовала им их политическая совесть» [p. 67]. Но если это так, то на каком основании Сервис заявляет, что «трудно поверить» рассказу Троцкого о том, что Александра поддержала и даже сама предложила ему бежать из ссылки?
Дело в том, что осуждение Троцкого его биографом вовсе не основано на честной оценке того исторического контекста, в котором жили двое молодых революционеров. Нужно добавить, что ссылка на то, что Александра якобы «была покинута», является злонамеренным домыслом. На самом деле, есть основательные причины полагать, что с его стороны делались попытки помочь Александре и детям. В последующей главе книги Сервис пишет о том, что семья Бронштейнов сыграла значительную роль в материальной помощи детям Троцкого. Во время поездки родителей Троцкого в Западную Европу в 1907 году они взяли с собой его дочь Зину. Сервис пишет, что семья Троцкого «жила сложной жизнью. Зина жила в тот период с Елизаветой, сестрой Троцкого и ее мужем в фамильном доме на улице Грязной в Херсоне. Александра переписывалась с ними» [p. 108].
Таким образом, Троцкий вовсе не «покинул» свою семью. Революционеры, включая Льва Давидовича и Александру Львовну, справлялись по мере возможности со своими трудными бытовыми обстоятельствами. Когда-нибудь в будущем, когда обнаружатся дополнительные факты, мы сумеем аккуратно восстановить детали этих сложных отношений. Но Роберт Сервис не из тех, кто берется за подобную работу.
Что же касается личных отношений между Троцким и Александрой, то существует документ, свидетельствующий о глубокой и нерушимой дружеской и товарищеской связи между ними. Это письмо, которое Александра послала Троцкому 8 августа 1935 года. Предстояло начаться последнему акту этой ужасной человеческой трагедии. Александра адресует письмо «Дорогому Лёве». Она описывает Троцкому тяжелые условия, в которых живут разные члены семьи. Александра упоминает о попытках Троцкого помочь ей материально: «Я очень тронута, как всегда, Вашим внимательным отношением ко мне». Письмо кончается словами «Обнимаю и целую. Ваша Алекс» [19].
Лев Давидович Троцкий и Александра Львовна Соколовская были необыкновенными людьми, представителями революционного поколения, способность которого к самопожертвованию в интересах человечества не знала границ. Не глупо ли, что профессор Сервис и ему подобные думают, будто им удастся оскорблениями, ложью и клеветой опустить этих титанов на собственный жалкий уровень?
Примечания:
1. Цит. по книге: James T. Farrell: The Revolutionary Socialist Years, by Alan M. Wald (New York University Press, 1978), p. 87.
2. Там же, стр. 413.
3. Там же, стр. 502.
4. Harvard University, Houghton Archive, Trotsky collection, bMS Russ 13, T4053
5. The Case of Leon Trotsky, Report of Hearings on the Charges Made Against Him in the Moscow Trials, by the Preliminary Commission of Inquiry (Merit Publishers, New York, 1968) p. 585.
6. См.: http://web.mit.edu/fjk/Public/BO/BO-66.html.
7. См.: http://web.mit.edu/fjk/Public/BO/BO-71.html.
8. Л. Троцкий, В защиту марксизма. Искра-Research, 1997, стр. 42.
9. Harvard University, Houghton Archive, Trotsky collection, bMS Russ 13, T4887, стр. 24.
10. Foreign Affairs, Volume 19, No. 2 (January 1941, p. 332).
11. The American Historical Review, Vol. 54, No. 4 (July 1960), p. 904.
12. My Life With G.V. Plekhanov, p. 188.
13. “In the Service of Historical Falsification: A Review of Robert Service’s Trotsky: A Biography,” Mehring Books (Oak Park, 2009), p. 15.
14. My Life, (New York, Pathfinder, 1970) p. 3.
15. Stalin: The Glasnost Revelations (New York: Charles Scribner’s Sons, 1990), pp. 59-60.
16. Цит. по статье Раджена Арсенидзе «Из воспоминаний о Сталине» // Новый журнал, № 72, Нью-Йорк, 1963, стр. 221.
17. См.: http://www.magister.msk.ru/library/trotsky/trotl468.htm.
18. Моя жизнь, Москва, 1991, стр. 138.
19. Дневники и письма, изд. Эрмитаж, США, 1990, стр. 287-288. В этом издании письмо датировано 14 августа 1935 г. В московском издании 1994 г. это письмо датировано 18 августа 1935 г., стр. 249-250.