www.wsws.org/ru/2008/jan2008/90p2-j25.shtml
Ниже следует вторая часть лекции, прочитанной Ником Бимсом (Nick Beams), национальным секретарем австралийской Партии Социалистического Равенства (ПСР — Socialist Equality Party) и кандидатом в сенат в штате Новый Южный Уэльс, на предвыборных митингах ПСР 18 ноября 2007 года в Сиднее, 20 ноября — в Перте и 21 ноября — в Мельбурне.
Происхождение большевизма коренится не в попытках Ленина установить диктатуру, как раз за разом повторяют различные правые историки. Оно базируется на далеко идущих выводах, к которым он пришел на основе борьбы в социалистическом движении против концепций Бернштейна и его русских последователей, так называемых экономистов.
В ответ на развитие рабочего класса в России и его растущую готовность к борьбе — в результате промышленного бума 1890-х годов — "экономисты" настаивали на том, что задачей партии является организация экономической борьбы, а если уж становится необходимым придать ей непосредственный политический характер, то политика должна оставаться в рамках реформ. Иначе говоря, программа "экономизма" в России заключалась в направлении социалистического движения в русло тред-юнионизма.
Но это связано с совершенно другой классовой ориентацией и перспективой, потому что тред-юнионизм — борьба рабочих против предпринимателей за повышение зарплаты и улучшение условий труда или даже за законопроекты в защиту интересов рабочих, — никогда не переходит рамки капиталистического общества.
В книге Что делать? Ленин обосновал необходимость построения партии и обрисовал характер политических задач, которые вырастают из самой структуры капиталистического общества.
Хотя рабочий класс стихийно влечется в сторону социализма, идеология буржуазии все же спонтанно навязывает себя ему. Это происходит потому, что эта идеология существует уже столетия, потому, что ее питают основные общественные связи капитализма, а также потому, что правящий класс держит в своих руках материальные основы культуры.
Соответственно, Ленин настаивал, что необходимо вести организованную борьбу за внесение социализма в рабочий класс извне, то есть из-за пределов непосредственной борьбы рабочего класса и предпринимателей. В этом заключается историческая задача партии.
Более чем сто лет спустя именно эта концепция вызывает наиболее резкую критику со стороны противников марксизма. Некоторые "левые" указывают на то, что Маркс настаивал: освобождение рабочего класса является задачей самих рабочих. Из этого они заключают, что Ленин подменил роль рабочих, заменив их профессиональными революционерами, которые установили диктатуру над рабочим классом.
Но на деле между Марксом и Лениным нет противоречия. Социалистическая революция может быть проведена лишь рабочим классом. Но рабочий класс может освободить себя и все человечество лишь тогда, когда он действует как политически независимая сила. Эта политическая независимость формируется и защищается через постоянную борьбу революционной партии против всех политических течений, которые, тем или иным образом, пытаются подчинить рабочий класс капиталистическому порядку.
Противники Ленина внутри социалистического движения постоянно нападали на него за его "склочность", "крючкотворство", "сектантство" и "догматизм", то есть повторяли те же самые обвинения, которые оппортунисты всегда бросают в лицо марксистам.
Непримиримость Ленина основывалась на определенной политической концепции: разногласия внутри социалистического движения не носят лишь словесный характер; они отражают давление различных классовых сил и течений. Правильность его концепции была наглядным образом подтверждена в ходе бурных событий, приведших к русской революции.
Атака Бернштейна на перспективу марксизма — отрицание им какого-либо движения капиталистического общества в сторону своего краха и, стало быть, отрицание необходимости социалистической революции — вытекала из подъема и роста капитализма в середине 1890-х годов.
Но наряду с циклическим приливом капиталистической экономики происходило еще одно, не менее значительное изменение в мировом хозяйстве и политике. Последняя четверть XIX века выявила два взаимосвязанных процесса: происходило формирование и консолидация системы национальных государств в Западной Европе вместе с ростом рабочего класса из-за развития промышленности на основе этих новых политических форм.
Маркс указал на конфликт между ростом производительных сил капитализма и старыми общественными отношениями, которые становятся оковами для развития производительных сил, как на источник социальной революции. Хотя он настаивал на том, что капитализм превратился во всемирно-историческую силу, его анализ все больше стал интерпретироваться в чрезмерно механическом смысле. Точкой отсчета стали брать не мировое хозяйство, а систему новых национальных государств.
Как впоследствии объяснял Троцкий, социалистические партии Второго Интернационала понимали социалистическую революцию следующим образом: час социализма придет тогда, когда производительные силы внутри каждого национального государства разовьются до их наивысшей точки. Такая интерпретация рассматривала ведущие страны Европы — Великобританию, Германию, Италию, Францию и Россию — как независимые системы, которые движутся к той же самой цели, но находятся на разных пунктах этой дороги. Впереди всех Германия, за нею движутся другие, а Россия, которой управляет старая феодальная аристократия и которая еще должна пройти через стадию буржуазной революции, находится далеко позади остальных.
Теория перманентной революции Троцкого
Первая русская революция 1905 года разрушила эту историческую схему. Стачки и демонстрации против царизма и самодержавия, невиданные по своему размаху, свидетельствовали о наступлении новой эпохи. Теория перманентной революции Троцкого, выросшая в ходе этих бурных событий, закладывала основу для понимания текущих событий и давала перспективу влияния на них. Подобно всем другим завоеваниям марксистской теории, творческая сила выводов Троцкого основывалась на глубоком анализе истории.
Каждый марксист был согласен с тем, что России предстояло пройти через буржуазную революцию; иначе говоря, основной политической задачей являлось свержение самодержавия и установление политических свобод, уже завоеванных на Западе. Но как это будет сделано? Россия — это не Франция 1789 года, где революцию возглавила буржуазия во главе парижских масс и крестьянства, и где рабочего класса еще не было на сцене. Россия отличалась и от Германии 1848 года, где появление пролетариата уже было достаточным для того, чтобы отпугнуть буржуазию и бросить ее в лагерь реакции, но где сам рабочий класс был еще недостаточно силен, чтобы взять власть в свои собственные руки.
России предстояла буржуазная революция... но где были русские аналоги французских революционеров, Дантона и Робеспьера? Их не существовало. Не было также скопления в городах ремесленников и мастеров, мелких производителей, как это было в Париже. Вместо них были массы промышленного пролетариата.
Плеханов, родоначальник русского марксизма, настаивал, что развитие России должно следовать по тропе, проложенной Западной Европой. Поэтому, рабочий класс должен действовать "тактично", чтобы не испугать буржуазию, чтобы не отпугнуть ее от ее предназначенной исторической задачи — буржуазной революции.
Ленин, согласный с Плехановым в том, что характер русской революции будет буржуазным, глубже прослеживал классовую динамику событий. Он утверждал, что буржуазия была неспособна выполнить роль, предназначенную ей в схеме Плеханова. Рабочий класс должен будет продвинуть в самой радикальной форме буржуазную демократическую революцию.
В центре русской революции стоял аграрный вопрос, в частности, свержение остатков феодального режима. Это означало, что дворянские земли, на которые опиралось государство, должны быть экспроприированы. Ленин утверждал, что буржуазно-демократическая революция примет форму "демократической диктатуры пролетариата и крестьянства". Пролетариат и крестьянство разделят государственную власть и пойдут вперед до полного осуществления буржуазно-демократической революции.
Перспектива Троцкого отличалась от того, что говорили Ленин и Плеханов, и она была связана с фундаментальным сдвигом ориентиров. И Ленин, и Плеханов, несмотря на различия между ними, разделяли общую предпосылку: они оценивали революцию согласно уровню развития и отношениям между классами внутри России. Троцкий настаивал, что революцию нужно оценивать с точки зрения мирового положения, в рамках которого она развивается.
Троцкий разделял ленинскую оценку российской буржуазии и его критику Плеханова по этому вопросу. Но он пошел дальше и указал на слабость позиции Ленина. Формулировка "демократическая диктатура пролетариата и крестьянства" не отвечала на вопрос о том, какой класс станет играть ведущую роль в новом правительстве?
Как заметил Троцкий, перспектива Ленина заключала в себе элемент самоограничения: придя к власти, пролетариат остановится на чисто демократических мерах и не посягнет на власть буржуазии. Но такая схема противоречила самой динамике революции. Логикой собственной борьбы пролетариат будет вынужден взять политическую власть в свои руки и свергнуть буржуазию. В этом состоял один из выводов революции 1905 года, когда буржуазия ответила на чисто демократические требования, в частности, на лозунг восьмичасового рабочего дня, закрытием фабрик и локаутами. Чтобы обеспечить реализацию демократических требований рабочий класс должен вырвать политическую власть из рук буржуазии и начать проведение чисто социалистических мероприятий.
Но тогда встает вопрос: как может пролетариат, образуя меньшинство населения России и численно далеко отставая от крестьянства, удержать власть?
С точки зрения ситуации внутри России перспектива Троцкого была нежизнеспособной. Но в этом-то и состоит вся суть... революцию нельзя правильно понять с чисто российской точки зрения. Это можно сделать только в рамках мирового контекста. А из такого взгляда вырастали совершенно другие выводы.
Сторонники схемы Плеханова обычно цитировали замечание Маркса, согласно которому развитие капитализма в Англии показывало всем странам их будущее; под этим подразумевалось, что России предстояло пройти через длительную стадию развития, прежде чем она подойдет к социалистической революции.
Троцкий возражал, что это является крайне механической интерпретацией Маркса. Развитие капитализма в Англии не являлось шаблоном для всех других стран, который все они обязательно должны буквально повторить. Необходимо анализировать процессы капиталистического развития в духе Маркса. Тогда станет ясно, что развитие британского капитализма — не готовая схема для других наций. Это, скорее, некий исходный пункт экономического процесса, который, раз начавшись в Великобритании, уже перерос рамки, в которых он первоначально развивался, и теперь распространился на весь мир.
В июне 1905 года Троцкий излагал этот взгляд следующим образом: "Навязывая всем странам способ своего хозяйства и своих сношений, капитализм превратил весь мир в один экономический и политический организм. Подобно тому, как современный кредит, связывающий тысячи предприятий невидимой связью и придающий изумительную подвижность капиталу, устраняет многие мелкие частные крахи, но вместе с тем придает небывалый размах общим хозяйственным кризисам, так и вся экономическая и политическая работа капитализма, с его мировой торговлей, системой чудовищных государственных долгов и политическими группировками стран, вовлекшая все реакционные силы в одно всемирное товарищество на паях, не только противодействовала всем частным политическим кризисам, но и подготовляла базу для социального кризиса неслыханных размеров..."
"Это с самого начала придает развертывающимся событиям интернациональный характер и открывает величайшую перспективу: политическое раскрепощение, руководимое рабочим классом России, поднимает руководителя на небывалую в истории высоту, передает в его руки колоссальные силы и средства и делает его инициатором мировой ликвидации капитализма, для которой история создала все объективные предпосылки" (Сборник Перманентная революция, Искра-Research, Cambridge, MA, 1995, стр. 171-172; также любое издание брошюры Итоги и перспективы, глава "Европа и революция").
Первая мировая война
Все вопросы программы и перспектив, поднятые ходом революции 1905 года, приняли еще более взрывчатую форму в августе 1914 года, когда долго накоплявшиеся конфликты между капиталистическими державами взорвались в форме развязывания Первой мировой войны. Начало войны означало конец исторически прогрессивной ступени капиталистического развития и начало новой эпохи, в которую, как предсказывал Фридрих Энгельс, человечество стояло между выбором: социализм или варварство.
Трудно передать масштабы этой бойни. Тысячи молодых парней, многие из которых лишь немного старше подросткового возраста, выпрыгивали день за днем из траншей, бежали несколько шагов, и падали мертвыми под шквальным пулеметным огнем. Роза Люксембург описывала эту начавшуюся катастрофу из тюремной камеры, куда ее заключило имперское правительство Германии.
"Сцена совершенно изменилась. Шестинедельный марш на Париж превратился в мировую драму. Массовое убийство стало монотонной целью, а окончательное решение все еще не приблизилось ни на шаг. Капиталистический порядок сам себя загнал в ловушку и не может остановить дух разрушения, который он же сам и вызвал к жизни".
"Позади первый угар безумия... Представление окончено. Занавес упал на окопы, полные резервистов, выпрыгивающих оттуда под радостные крики восторженных девиц. Мы больше не видим их смеющиеся лица, весело улыбающихся из вагонных окон одурманенному военным угаром населению. Осторожно пробираются они по улицам, таща на плечах свои рюкзаки. А публика с раздраженным лицом ждет от них выполнения их ежедневного долга".
"В разочарованной атмосфере дневного сумрака слышны голоса разных настроений; охрипшее ворчание ястребов и гиен с полей сражений... пушечное мясо, которым загружали вагоны в августе и сентябре, сгнило на полях сражений в Бельгии и Вогезах, в то время как прибыли выросли, как сорняки, на полях, усеянных мертвыми..."
"Покрытое позором, обесчещенное, по локоть в крови и по колено в грязи, — так выглядит сегодня капиталистическое общество. Совсем не такое, каким мы привыкли его видеть, когда оно играло роль миротворца и носителя добродетели, опоры порядка, философии, этики. Как ревущая тварь, оргия анархии, тлетворное дыхание, разложение культуры и гуманизма, — таким оно предстает перед нами во всей своей отвратительной наготе".
С началом войны, Троцкий углубил анализ, который впервые был сделан им в 1905 году. Война стала результатом взрыва противоречий между мировым хозяйством — ростом капитализма как мировой системы, в которой каждая часть связана с целым — и разделением мира на конкурирующие и конфликтующие национальные государства. Каждая капиталистическая держава пыталась разрешить это противоречие стремлением утвердить себя в качестве мирового гегемона, что вело к борьбе каждого против всех. Противоречия капиталистического хозяйства могли быть разрешены на прогрессивной основе лишь путем мировой социалистической революции, причем не как отдаленной перспективы, а как реального ответа на варварство империализма.
Начало войны подтвердило объективное значение непримиримой борьбы против оппортунизма, которую вел Ленин внутри российского социал-демократического движения.
Партии Второго Интернационала — прежде всего Социал-демократическая партия Германии, наиболее крупная партия Второго Интернационала — предали рабочий класс и проголосовали за военные бюджеты своих правительств. Это историческое предательство продемонстрировало тот факт, что тенденции, против которых боролся Ленин, не являлись специфически русскими, а существовали в международном масштабе.
Эти тенденции коренились в историческом развитии капитализма. Те же самые процессы, которые направляли глобальную борьбу ведущих капиталистических стран, привели к перерождению в руководстве привилегированных слоев рабочего движения. Ресурсы, награбленные в колониях, расширение финансового паразитизма создали материальный фундамент для формирования рабочей аристократии.
Социал-шовинизм, открытый отход от интернационализма и сотрудничество социал-демократических вождей со своими "собственными" капиталистами нельзя было объяснить личными недостатками отдельных вождей. Это предательство носило не личный, а социальный характер. Надо было обнажить его корни.
Ленин писал: "Буржуазия всех великих держав ведет войну за раздел и эксплуатацию мира и для подавления других наций. Несколько кусков огромных прибылей буржуазии могут попасть в руки небольших групп рабочей бюрократии, рабочей аристократии и мелкобуржуазных попутчиков. Социал-шовинизм и оппортунизм имеют одну и ту же классовую основу, а именно, союз небольших групп привилегированных рабочих с их "собственной" национальной буржуазией против масс рабочего класса; союз между лакеями буржуазии и буржуазией против класса, который последние эксплуатируют".
Вожди Второго Интернационала предали рабочий класс, поддержав войну. Оживить Интернационал было невозможно; он был мертв для социалистической революции. Возникла необходимость в создании нового, Третьего Интернационала для того, чтобы реорганизовать и переориентировать международное рабочее движение.
Ленин впервые выдвинул этот лозунг не после русской революции, а в 1914-15 годах, в условиях крайней изоляции. Как позднее объяснял Троцкий, казалось, что интернационализм "исчез в огне и дыме международной бойни". А когда он появился вновь "как тусклый, мигающий огонек" разных отдельных групп в разных странах, представители буржуазии отмахнулись от него как от жалких останков какой-то утопической секты.
Но революционные интернационалисты, в отличие от всевозможных оппортунистов своего (и нашего) времени, начинали не с того, что могло быть немедленно реализовано или казалось популярным. Они основывали свои действия на объективной логике событий. Массы были обмануты буржуазией, которая использовала любые отсталые и реакционные национальные предрассудки для поддержки своих милитаристских целей. Массы были преданы собственными вождями. Но буржуазия не могла удовлетворить потребности масс, и их разочарование должно было вскоре привести к социальным и политическим потрясениям в международном масштабе.